Читаем Жертвы Северной войны (СИ) полностью

Жертвы Северной войны (СИ)

Когда Том осознал, что целует Элисию, первым его побуждением было отдернуть голову и извиниться, но в тот же момент он послал всю реальность под хвост гипотетическому коту. В самом деле: может быть, это их первый и единственный поцелуй за всю жизнь (за исключением того вполне возможного варианта последнего прощания закапыванием гроба… еще кто кого переживет). Так надо хотя бы попробовать насладиться им, что ли!

Собственно говоря, это был первый поцелуй вообще: пару лет назад, решив проверить, чего он стоит в этом плане, бывший гомункулус наведался в бордель. Его чуть было не выставили вон… и, в общем, наверное, выставили бы, если бы Том самым хладнокровным образом не сунул хозяйке под нос свое служебное удостоверение (то самое, на котором не положено указывать ни имени, ни фамилии). Мадам больше ему не перечила, и подыскала таки за соответствующую сумму соответствующую специалистку — не то небрезгливую, не то с фантазиями. В общем, что хотел, Том выяснил, но целовать ту женщину не целовал.

Ничего особенного в поцелуе как таковом не было — подумаешь, контакт слизистых оболочек. Однако сам факт того, что он целует именно Элисию, а не кого-нибудь, заставил сердце Тома колотиться так бешено, что он не удивился бы, если бы Элисия услышала этот звук и приняла бы его, скажем, за сигнал метронома, врубаемый после тревожного сигнала. Что сигнала не слышно — это не беда, сигнал она могла из-за рева и пропустить.

Одно хорошо, рыдать она перестала.

Когда Том отстранился, Элисия смотрела на него крайне изумленно. Том решил, что такого ошарашенного выражения он не видел даже на лицах членов общества Белой Книги, когда капрал Смитсон ногой вышиб дверь и ласково так предложил господам националистам «очистить помещение, а то накурено… полноте, вы же заболеете!» А ведь до сих пор Том холил и лелеял этот момент в своей памяти, как иллюстрацию человеческой способности удивляться.

— Вот оно как… — проговорила Элисия. — Вот значит что…

— В общем, тебе все понятно, — сухо произнес Том. Больше всего ему хотелось провалиться сквозь пол, так что он скорее бы действительно провалился, чем сказал бы хоть на слово больше.

«Я сейчас умру, — подумал он. — Вот просто возьму и умру…»

— Том… — на глаза Элисии навернулись новые слезы, так сказать, свеженькие, с пылу с жару. — Том, ты мой друг… ты мой лучший друг… и я очень люблю тебя, как друга, как брата…

«Все, можешь не продолжать», — хотел было сказать Том, но почему-то не смог.

Тут Элисия вдруг обняла его и поцеловала сама, притянув к себе. Это были удивительные ощущения. Объективно говоря, Том был гораздо сильнее Элисии. Ему ничего не стоило убить девушку — при всей ее солидной подготовке. Его физическая сила вполне позволяла схватить ее на руки и бежать с ней пару километров. Однако он был почти вдвое ниже Элисии ростом, и поэтому в ее объятиях вдруг почувствовал себя… ну, кем-то вроде плюшевой игрушки. Кому сказать, не поверят: Тому было это очень, очень приятно.

«Она знает, что такое неразделенная любовь, — думал Том, целуя лицо Элисии, — она точно это знает… И может быть, в другом настроении она ни за что бы не стала, но сейчас…»

Гордыня — смертный грех. Более того, гордыня — совершенно дурацкий путь очистить свою жизнь от всего, что могло бы ее украсить. Том уже успел стать достаточно человеком, чтобы научиться чувствовать влияние хода времени. Гладя руками плечи Элисии, он поклялся себе, что непременно сделает ее счастливой. Он знал, что это будет невероятно трудно. Знал. Но…

Счастье — это не достижение. Счастье — это состояние. Здесь и сейчас.

Бонусы:

* * *

Альфонс: Надеюсь, разбирать на части вы меня не будете?

Мустанг: Конечно, нет. На зап-части.

* * *

Мустанг, выдирая ножик из карты: А неплохо. Восемь из десяти, я бы сказал. Особенно, если учесть, что целился я в столицу Креты. Ну ничего, каждодневные тренировки позволят мне достичь истинного мастерства!