Жертвы Северной войны (СИ)

Я запомню тебя,

Ты себя сбереги.
Равнодушие тем,
Кто плюет нам в сердца.
Возвращаюсь домой,
Возвращаюсь домой..
Я запомню тебя от ступней до лица!
Время года зима…

Ночные снайперы.

В больничном саду росли густые зеленовато-голубые ели. Ухаживали за ними любовно, весной, летом и осенью взгляды прогуливающихся радовал еще аккуратный зеленый газончик. Сейчас вместо зеленого газончика на клумбах ершилась какая-то высохшая желтая щетка, с наколотыми на отдельные травинки невнятно-бурыми листиками. Не самое приятное зрелище.

И тем не менее Эдвард настоял, чтобы его каждый день выводили в сад. То есть не выводили, а выкатывали на инвалидной коляске, закутанного по самое горло в клетчатый плед. Такое положение казалось Стальному алхимику отчасти унизительным, но тут уж поделать было нечего. Он с детства привык. Зато вопрос о «прогулках» позволил ему поскандалить с госпитальным начальством и настоять на своем. Да и кроме того, это вносило разнообразие в монотонный госпитальный распорядок. Проснуться — попялиться в потолок — заставить себя через силу проглотить безвкусный, но «сбалансированный» завтрак — попробовать одного из врачей заставить принести свежие газеты или хотя бы радиоприемник — процедуры — дождаться Уинри, Мари, Чески или их всех вместе (иногда появлялись Фьюри или Брэда, но редко) — пообедать — поспать — процедуры — поскандалить по поводу выхода в сад (каждый день медсестры пытались отменить это дело под предлогом плохой погоды) — поговорить с Томом и Элисией (они приходили почти каждый день, но вечером) — а там ужин, процедуры и снова спать. Вот такое вот незатейливое времяпрепровождение.

К концу третьей недели Эдвард начал молиться, хотя и не верил в Бога, чтобы Крета объявила Аместрис какую-никакую, а войну. Тогда бы его наверняка выпустили.

Порою Эдвард чувствовал себя стариком. Порой — маленьким ребенком. Так или иначе, очарования его характеру вынужденное пребывание в госпитале не прибавило.

В тот день с утра его терзали дурные предчувствия, он раздражался сильнее обычного, а потому старался не давать себе волю. Вежливо разговаривал с медсестрами, не спорил с докторами и не грозил им всяческими карами, если его не выпустят в ближайшее время. Кажется, окружающие удивлялись.

Однако ничего плохого день не принес. С утра явилась Уинри — на сей раз без Мари, потому что Мари была в больнице. Нет, со здоровьем у нее порядок, врачи говорят, все замечательно. Ребенок родится приблизительно в середине апреля. Нет, Мари не говорила ей, мальчик это или девочка, нет, сама Мари тоже говорит, что не знает. И вообще, Эдвард, веди себя спокойнее… Помнится, когда я была беременна, ты так не переживал.

— Еще как переживал, — буркнул Эдвард в ответ на этот упрек. — Ты просто не видела. Потому что…

— Да, потому что когда я была беременна Сарой и Тришей, ты занимался террористами из Западного округа, а потом тебя обвинили в растрате, а потом…

— А когда ты была беременна Ниной, мы укрупнялись, и я тоже был занят по горло, — Эдвард поморщился. — Но когда я освобождался, я места себе не находил от беспокойства. Я рапорты наружки до дыр зачитывал. Ал надо мной посмеивался.

— Врешь, — сказала Уинри.

— Вру, — легко согласился Эдвард. — Конечно, не посмеивался. Кстати, как девочки закончили семестр?..

— Четверть, — поправила Уинри. — Сейчас у них сделали обучение по четвертям. Хорошо закончили… Я была уверена, что Триша нахватает троек, но она каким-то образом вышла ровно. Либо взялась за ум, либо они с Сарой снова менялись.

— Никогда не мог понять, как им это удается, — буркнул Эдвард. — Наверное, все учителя в наше время отупели. Чтобы их перепутать, надо быть слепым на оба глаза и глухим на оба уха.

Уинри загадочно улыбнулась. Порою она просто ненавидела своего мужа; порой любила его до боли. Вот в такие минуты она его любила: именно потому, что только он мог легко и безошибочно различать их дочек-близняшек. Даже сама Уинри не могла. Ал уж тем более не мог. А Эдвард — легко, хотя и видел их всего лишь несколько раз в год.

— Кстати, я хочу к ним поехать, — сказала Уинри. — Рождество уже через два дня… У них длинные рождественские каникулы, поживу с ними.

— Если хочешь, возвращайся в Ризенбург совсем, — пожал плечами Эдвард. — Тебя клиенты ждут.

— Ну спасибо, муженек! — Уинри нарочито картинно подбоченилась. — Чуть-чуть подправился, и сразу отсылаешь! Нет, скажу я тебе, я имею право на отпуск! Никуда мои клиенты не денутся. Я собираюсь насладиться невероятно редкой возможностью: ты прикован к койке, никуда не можешь от меня деться, и я могу тебя видеть каждый день, да еще по нескольку часов. Ну, когда еще мне выпадало подобное счастье?