Жертвы Северной войны (СИ)

Вскоре он начал участвовать в сборке и наладке точных приборов, — по большому счету, оказалось, что эта работа квалифицированного, но всего лишь техника, даже не инженера, — все, чем он мог быть полезен, раз уж по необходимости оказался здесь, в обстановке высокой секретности. Однако недели через три, вскоре после того, как Хайдерих присутствовал при одном из начальных экспериментов, ему стало плохо. И довольно серьезно плохо, так, что его даже пришлось временно госпитализировать. Удивленный врач диагностировал легкую форму лучевой болезни.

— Ну и ну! — воскликнул он, пораженно глядя на Хайдериха сквозь очки. — Как это вы, голубчик, умудрились?.. Там же дозы-то были, простите меня, детские!

Хайдерих не слишком разбирался в дозах облучения, тем более, слово «Зиверт» было для местных пустым звуком, поэтому только пожал плечами.

— Вот что, — сказал доктор, — на всякий случай, чтобы больше в зону эксперимента — ни ногой. Приборами своими занимайтесь, если хотите, но только на расстоянии от полигона. Хотя… знаете, тут, собственно, на всей базе фон повышенный. Если вам из-за такого пустяка плохо, то прямо даже и не знаю. В обычных обстоятельствах я бы посоветовал вам уехать, но тут режим секретности… Связаться надо со Столицей, вот что.

В тот же вечер все собрались на обычные посиделки в коттедже Огдена. Они обычно собирались у него, ибо Огден жил в одиночестве, зато обожал общество коллег. Играли в преферанс, те, кто курил, курили, остальные на них ворчали. Кто-нибудь из женатых алхимиков обязательно приносил домашние закуски, которые на определенном этапе вечера сменялись покупными, а легкий алкоголь брали в магазинчике.

В тот вечер разговор совершенно естественно зашел о недомогании Хайдериха:

— Скажите, а какие именно дозы считаются у вас смертельными? — спросил профессор Огден, этот седеющий красавец. Несмотря на солидный возраст — что-то около шестидесяти — ученого отличал поистине юношеский энтузиазм. А взгляд его черных глаз был настолько целеустремлен, что лично Хайдериха он даже пугал. В общем и целом Огден был потрясающим типом, немного напоминавшим Хайдериху одного бизнесмена из Стокгольма, который как-то заказал им два авиамотора.

— Понятия не имею, — пожал плечами Хайдерих. — Радиацией стали заниматься… ну, не то чтобы недавно. Но, пожалуй, только лет десять назад выяснили, что она смертельно опасна.

— Для нас это стало очевидно, п-пожалуй, п-примерно тогда же, — застенчиво кивнул Алекс, которого Хайдерих сперва принимал за лаборанта, пока не выяснилось, что этот тощий нескладный юноша руководит всей лабораторией. — К-когда стали п-проводить м-массовые алхимические исследования. Д-до этого как-то не приходило в г-голову, что трансмутация может б-быть вредна не только своим итогом, но и сама п-по себе.

— Что? — от удивления Хайдерих чуть было не выронил карты из рук. — Вы хотите сказать, что при алхимической реакции выделяется излучение?!

— А вы не догадывались? — добродушно спросил Синистра. Они с Огденом переглянулись.

— Честно говоря, нет, — покачал головой Хайдерих. — Нет, я, признаться, был уверен, что у вас синтез не радиоактивный… даже сегодня, когда мне сказали про облучение, не соотнес. Решил, что тут просто повыше фон — как у нас в некоторых местностях. У нас-то алхимия невозможна.

— Ну, раз вы говорите, что у вас занимаются ядерными преобразованиями, значит, все-таки возможна, — осторожно произнес Огден. — Возможно, труднее запустить, да… Одной энергии мысли недостаточно, — он задумчиво потер подбородок холеной, алебастрово-белой рукой. — Вероятно, и побочных эффектов больше… Видите ли… да простят меня коллеги, я сейчас намереваюсь излагать популярным языком вещи, хорошо им известные… Алхимические преобразования делятся на три рода. Первый — это морфоалхимия: изменения формы тела без изменения его внутренней структуры. Туда же относится фитоалхимия, зооалхимия — область уважаемой Саманты. Второе — ядерная алхимия: изменения самой формы вещества. Пресловутое превращение свинца в золото или, не менее пресловутое, воды в вино, — Хайдерих дернулся, — как раз из этого ряда. Тогда-то, собственно, и выделяется излучение: в нашем мире, в основном, в виде электрического разряда, лишь небольшая ее часть оказывается альфа- и бэта-частицами, гамма-лучей в излучении от стандартной трансмутации практически нет. Ваша, вероятно, имеет обратную тенденцию. Даже удивительно! При такой разнице в фундаментальных основах материи между нашими мирами должно быть гораздо больше отличий…

— Может быть, они и есть! — взмахнула рукой, в которой она держала чашечку с кофе, Саманта Радклифф, специализировавшаяся на генетической алхимии женщина лет тридцати с губами, выкрашенными ядовито-оранжевой помадой. — Может быть, они развивались совсем на другой основе, нежели мы! И генетически они представляют совершенно иную, просто очень похожую внешне структуру. Мы не можем проанализировать так глубоко, чтобы это понять.