Жертвы вечернiя

Кромѣ штаба командующаго и весьма ограниченнаго количества случайныхъ свидѣтелей, никто еще правды не зналъ, но въ тылу были уже признаки смятенія.

Всѣ ходили съ опущенными руками, на вытянутыхъ лицахъ читалась полная растерянность.

Напряженный бой въ городѣ продолжался цѣлый день, не только не ослабѣвая, но временами даже усиливаясь.

Всѣ знали, что въ ночь на 1-ое апрѣля Корниловымъ назначенъ рѣшительный штурмъ Екатеринодара.

Орлы боевые — чудесная офицерская бригада генерала Маркова, вызванная съ того берега Кубани еще 8-го марта, беря съ боя домъ за домомъ, кварталъ за кварталомъ, заняла половину Екатеринодара и вышла уже на Красную улицу главную въ городѣ.

Большевики, испытывая на себѣ сверхчеловѣческій, не ослабѣвающій, а все возрастаю-щій напоръ кучки героевъ, неся страшныя потери въ своихъ рядахъ и уже предчувствуя на завтра неизбѣжное паденіе города, на повозкахъ, грузовикахъ, автомобиляхъ, и цѣлыми поѣздами вывозили награбленное у жителей болѣе цѣнное и легкое имущество, бросая все громоздкое.

Между тѣмъ, часу въ шестомъ дня было отдано неожиданное распоряженіе — всему обозу построиться на выѣздъ изъ станицы. Маршрутъ слѣдованія на Ново-Титаровскую.

Кромѣ того, въ цѣляхъ облегченія арміи приказано было оставить въ станицѣ Елизаветинской часть тяжелораненыхъ подъ защитой и на попеченіе мѣстныхъ жителей.

Это послѣднее распоряженіе ударило всѣхъ, точно обухомъ по лбу.

Служащіе въ санитарной части были непріятно поражены.

Никому изъ нихъ никогда и въ голову не приходила такая чудовищная мысль, чтобы Корниловъ могъ отдать подобный, съ ихъ точки зрѣнія, безчеловѣчный приказъ.

Они знали, что при невообразимо-тяжкихъ условіяхъ боевой обстановки генералъ всегда заботился и въ первую очередь дѣлалъ все возможное для облегченія участи его искалѣченныхъ бойцовъ, знали, что за время его командованія нигдѣ никогда не былъ оставленъ или забытъ ни одинъ раненый, ни одинъ больной его арміи.

Корниловъ не простилъ бы виновныхъ и ничто не спасло бы ихъ отъ безпощадной кары.

И вдругъ онъ, онъ бросаетъ.

Такое рѣшеніе вопроса никакъ не вязалось съ высокимъ нравственнымъ обликомъ командующаго.

Такого приказа онъ, Корниловъ, не могъ отдать.

Или этотъ приказъ сплошное недоразумѣніе и будетъ со временемъ отмѣненъ или... Корниловъ тяжело раненъ, можетъ быть, убитъ, и командованіе арміей перешло къ кому-то другому.

Служащіе санитарной части, какъ и всѣ въ арміи знали, что оставленные раненые явятся жертвой вечерней. Они будутъ подвергнуты невыразимымъ мукамъ, нечеловѣческимъ истязаніямъ и ужасная смерть будетъ ихъ послѣднимъ удѣломъ, смерть не среди родныхъ, друзей и сочувствующихъ, а среди злорадствующихъ, оскорбляющихъ и торжествующихъ дьяволовъ. Всегда битый, разъяренный хамъ на этихъ обездоленныхъ калѣкахъ удовлетво-ритъ свою гнусную месть за всѣ пораженія и потери, которыя въ честныхъ, открытыхъ бояхъ нанесли ему добровольцы. Примѣры тому уже бывали. Предательски брошенные въ Ново-черкасскѣ генераломъ Поповымъ раненые офицеры и партизаны въ февралѣ этого года всѣ подверглись невообразимымъ издѣвательствамъ и звѣрски умерщвлены.

За что же расплачиваются эти калѣки? Не за то ли, что пролили свою кровь, что отдали свое здоровье за дѣло Добровольческой арміи, за дѣло настоящей, подлинной Россіи?

Юрочка видѣлъ и слышалъ, какъ Екатерина Григорьевна, остановившись въ дворѣ съ молоденькой черноглазой сестрой, вся красная отъ возмущенія, говорила:

— Никогда, никогда я этого не допущу. Ишь, что выдумали?! Это безсовѣстно, безчестно, прямо по-свински. Чтобы я своихъ тяжелыхъ бросила. Да за кого они меня считаютъ? Пусть они какія угодно мерзости выдумываютъ и приказываютъ. Меня это не касается. Да какъ же я ихъ брошу? За что же? За что? Мало, что ли, эти несчастные калѣки пострадали? Вѣдь эти хамы всѣхъ ихъ до единаго передушатъ.. .

Екатерина Григорьевна вдругь всплеснула руками и горько зарыдала.

Юрочка былъ пораженъ тѣмъ, что такая похожая на мужчину сестра расплакалась, какъ дѣвочка.

— Но какъ же быть, Екатерина Григорьена, вѣдь начальникъ отдѣла приказалъ...

— Мало ли, что онъ прикажетъ, — оправляясь отъ плача и отирая платкомъ слезы, тихо и рѣшительно прервала старшая сестра. — Пусть тамъ въ другихъ отдѣленіяхъ что хотятъ, то и дѣлаютъ. Я сказала уже, что изъ своихъ тяжелыхъ никого не оставлю.

— Какъ бы за это не влетѣло... — вставила молоденькая сестра.

— А вамъ что отъ этого?! Бейте въ мою голову! Я приказала. Пусть меня за это хоть повѣсятъ.

Молоденькая сестра помолчала, нерѣшительно топчась на мѣстѣ и глядя въ сторону.

--- У меня Кушнаревъ совсѣмъ плохъ, едва ли вынесетъ тряски и на одинъ переходъ... Ивановъ уже со вчерашняго дня не приходитъ въ себя...