Жертвы вечернiя

— Что вы говорите? Что говорите? Это ужасно, это невозможно... Что же тогда дѣлать? Какъ жить? — вся трепеща, точно отмахиваясь отъ страшныхъ призраковъ, прошептала взволнованная сестра.

— Передъ смертью не лгутъ и не зубоскалятъ, сестрица. Попомните мое слово, я сегодня умру, а вы, можетъ быть, останетесь жить и все, все увидите... — съ страстнымъ убѣжденіемъ воскликнулъ Нефедовъ.

— Господи, Господи, да что же это?

— И обратите вниманіе, сестрица, на то, что ни среди насъ, ни среди большевиковъ въ боевыхъ рядахъ жидовъ нѣтъ. Что они — презрѣнные трусы, это всему міру извѣстно. Но тутъ есть еще и свой расчетъ. Своихъ «дитю» жиды берегутъ для будущаго. И вотъ, когда истребятъ насъ, всю чисто русскую интеллигенцію и молодежь, на пиръ жизни изо всѣхъ поръ земли, отовсюду, откуда даже и не подозрѣваешь, повылѣзутъ жиды и жиденята. И этой лопоухой, мокроглазой арміи будетъ несмѣтная сила. Вѣдь они плодовиты, какъ морскія свинки и со временъ еще фараоновъ не любятъ, чтобы ихъ считали. На самомъ дѣлѣ на землѣ этихъ пейсатыхъ, крючконосыхъ человѣкообразныхъ гораздо больше, чѣмъ значится по самой точной статистикѣ. Они будутъ отъ лица будто бы народа вершить все русское дѣло, т. е. такъ же, какъ сейчасъ уже продѣлываютъ у большевиковъ. Это тоже будетъ очередное грандіозное мошенничество. Этимъ только они и живутъ. На это они неподражаемые мастера. И накинутъ они такой арканъ на шею русскаго быдла, что тотъ во вѣки вѣковъ не сброситъ этой цѣпи. И чортъ съ нимъ. Мнѣ ни капельки не жаль. Онъ достоинъ такой участи. Пусть до кровавыхъ слезъ протрутъ ему безстыдные, алчные глаза. Не сдобровать потомъ и жиду. Это — законъ возмездія. Я же лично теперь уже не хочу влачить существованіе на этой прекрасной планетѣ, да и противъ судьбы, какъ противъ рожна, не попрешь. Довольно. «Насыщенъ днями» выше горла. Послѣ того, что видѣли мои глаза, что перечувствовалъ сердцемъ, переболѣлъ душою и позналъ умомъ, мнѣ рѣшительно ничего не надо и ничто не страшно. Умереть сумѣю, хотя... конечно, умереть, какъ скотина подъ обухомъ... чтобы тебя терзала и волочила по землѣ грязная толпа воровъ, убійцъ и пьяницъ... ужасно... не хотѣлось бы... Вся природа моя возстаетъ... Но! — Онъ сдѣлалъ энергичный, но безнадежный жестъ рукой.

Дѣвушка хотѣла что-то сказать и только открыла было ротъ, какъ ея слухъ поразилъ отдаленный выстрѣлъ, затѣмъ донеслось нѣчто вродѣ недружнаго залпа.

Александра Павловна вздрогнула и, точно защищаясь отъ удара, поднесла одну руку къ лицу, другую безжизненно опустивъ вдоль тѣла, съ огромными, неподвижными глазами прислушалась.

— Начинается... Прологъ... Занавѣсъ поднимается... — глухо проговорилъ Нефедовъ. Лицо его было блѣдно и серьезно, глаза горѣли. — Ну нечего дѣлать, надо готовиться въ послѣдній путь. Благо, багажа туда никакого не надо... Можно совсѣмъ налегкѣ...

Онъ криво усмѣхнулся.

Сестра съ вытянутымъ, безъ кровинки лицомъ и съ огромными глазами сдѣлала нетерпѣливый жестъ рукой, чтобы Нефедовъ замолчалъ, съ секунду прислушивалась и когда съ улицы донесся неясный гулъ множества человѣческихъ голосовъ, быстро вскочила и легко, какъ тѣнь, выскользнула изъ куреня.

XXXIX.

Нефедовъ продолжалъ сидѣть неподвижно въ густыхъ облакахъ дыма, мрачно попыхивая папиросой.

Только двѣ глубокія стрѣльчатыя морщинки отъ переносья во весь лобъ подъ пышной львиной гривой свидѣтельствовали, что мысль его напряженно работала.

Выстрѣлы и гулъ голосовъ приближались. Уже можно было различить отдѣльные выкрики.

— Ага, пошло дѣло! Скорѣе... — блѣдными губами прошепталъ Нефедовъ, скрипнувъ зубами, возмущеннымъ взглядомъ обвелъ комнату и глубоко вздохнулъ.

Матвѣевъ открылъ лихорадочно блестѣвшіе глаза.

— Что это... на улицѣ? — слабымъ голосомъ простоналъ онъ.

— Ничего, Петя. Это мальчишки забавляются. Ты лучше бы заснулъ.

— Да... я и такъ... все сплю... и сплю... пить... — говорилъ онъ, облизывая языкомъ медленно шевелившіяся, пересохшія губы.

— Сейчасъ придетъ сестра. Можешь подождать маленько? А тo мнѣ съ моей ногой...

Совсѣмъ явственно донесся звукъ выстрѣла.

— Тамъ... гдѣ-то стрѣляютъ...

— Да ничего. Успокойся. Это такъ, пустяки... — говорилъ Нефедовъ.

Выраженіе жалости и состраданія появилось на его мрачно нахмуренномъ, рѣшитель-номъ лицѣ.

На лѣсенкѣ, по коридорчику, потомъ въ передней послышались неровные, поспѣшные, заплетаюшіеся шаги бѣгущаго человѣка и въ распахнутую дверь, схвативъ себя одной рукой за грудь, другой за голову, вскочила Александра Павловна.

Дѣвушка была почти въ истерикѣ, задыхающаяся, съ безумными глазами.

— Боже... Боже мой!.. Что они дѣлаютъ!.. Что дѣлаютъ!.. — ломая руки и запрокинувъ голову, съ искаженнымъ, помертвѣвшимъ лицомъ, внѣ себя, кричала она. — Они... они... убиваютъ людей... раненыхъ... раненыхъ нашихъ... топорами... топорами... тамъ... тамъ... въ дворѣ… недалеко... какія-то дѣти пробѣжали... кричатъ...

Вдругъ подъ дѣйствіемъ внезапно озарившей ее мысли она быстро-быстро заметалась по комнатѣ.

Матвѣевъ недоумѣнными глазами испуганно слѣдилъ за всѣми движеніями дѣвушки...

— Кто это... тамъ? Большевики?

Ему никто не отвѣтилъ.