– Хватит, – с видом профессионала констатирует он. – Сожалею, но вам ничего не останется.
И улыбается.
– Ну что ж, займемся вашей очаровательной ручкой… Ну а с чем к нам препожаловали?
И я рассказываю о заказе, а заодно и о своих задумках – о стилизованных нарядных трамвайчиках, рубиновых на серебристом, о речке в образе изумрудной птицы, о громоздящихся друг на друга разноцветных кубиках городских строений. Вообще-то, изначально мне представлялись приглушенные цвета и нечеткие линии, но сейчас хочется буйства, праздника… свободы!
– А как вам вот это полотно? – доктор кивает в угол, где притулилась картина в простенькой запыленной раме…
…Серые казематные стены, бурый стол-монстр, несущий на своем хребте хрупкую белую чашку, зажатую в тиски гигантскими бутербродами с икрой, густо-черной и кроваво-красной. А над всем над этим царит и чахнет бледный человек в костюме неопределенного цвета. Лицо – одни глаза, все прочее лишь только намечено. А вот глаза… В них усталость и ненасытность, ненасытность и усталость…
– Был у нас во время оно живописец, Петр Полынкин. Может, слышали?
Я отрицательно машу головой, не столько отвечая на вопрос, сколько пытаясь отогнать наваждение. Мне по-настоящему жутко.
– Он писал те картины, что двадцать лет и два года фойе укарашали. Спокойненькие такие пейзажики, без вычурности. А эту вот… э-э-э… странность подарил нашему градоначальнику на прошлый юбилей. Да не глянулась она юбиляру, постранствовала из кабинета в кабинет, а теперь вот у меня обжилась. А мне чего, пусть живет, спирту ж не просит, – доктор косится на шкафчик с навесным замком, потом глядит на Ненасытного, кажется, без особой уверенности, что этот – не попросит. – Ну что, девушка, с вами все. Ступайте с миром.
Рука, натертая какой-то мазью, согрелась и, кажется, не болит.
– Спасибо, – говорю я почти искренне.
– Поторопитесь, может, еще успеете по своим делам до обеденного перерыва, – доктор смотрит на часы и только что не облизывается в предвкушении трапезы. – В один-Д вам теперь, наверное, незачем… А куда ж вам?.. Попробуйте обратиться в первый.
– А литера?
– Никаких литер! – утешает меня эскулап.
Я тороплюсь. Но все же на несколько мгновений задерживаюсь у картины. И читаю гравировку на медной пластине: «Утро чиновника».
Я блуждаю по лабиринту коридоров, и не у кого попросить подсказки – здание как будто бы опустело…
Не успела.
«Неужели так и придется слоняться до конца обеденного перерыва?!»
Я заплутала.
И мне очень хочется есть…
…«Время обедать», – подумал Минотавр, заслышав шаги приближающегося человека.
9
На первом этаже нашего дома открылась парикмахерская с поэтичным названием «Цирцея». Папенька как услыхал новость – с дивана сполз. И отчетливо хрюкнул.
– Ну чего глазами хлопаешь? – вполне нормальным тоном рассеял он мой испуг минуту спустя. – Иди мифологический словарь полистай, двоечница.
Открытие заставило меня нервически заржать, хотя, прав папаша, хрюкнуть было бы куда уместнее. Цирцея, она же Кирка, волшебница с острова Эя, превратила спутников Одиссея в свиней…
«Парикмахерская «Цирцея»! Мы превратим вас в настоящего поросенка!»
А вправду, не открыть ли мне и моему почтенному родителю на паях рекламную фирму? В мифологии еще много чего накопать можно…
Например, сюжетов для стишков, кои я аккуратно, без единой помарочки, переписала в заветную тетрадь все той же красной ручкой.
Анна Михайловна Бобылева , Кэтрин Ласки , Лорен Оливер , Мэлэши Уайтэйкер , Поль-Лу Сулитцер , Поль-Лу Сулицер
Приключения в современном мире / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Современная проза / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы