Жестокие игры в академии драконов. Часть 3

Пока я несмело вышла из-за пластины и оделась, доктор сходил куда-то, а когда вернулся, сел за стол с принесённой книгой и ещё довольно долго листал её, сверяясь со своими записями. Будто у меня как минимум смертельная болезнь.

– Если что-то не так, вы скажите мне, – произнесла я, не выдержав напряжения.

Доктор встрепенулся, обернулся и посмотрел на меня так, будто удивился встретить кого-то постороннего в кабинете. Потом в глазах его появилось понимание – и он покачал головой:

– Не то чтобы с вами что-то не так, но я ещё никогда не видел ничего подобного. Ваши линии силы не просто утоньшены, они будто перевязаны. И чтобы ваша сила проявилась в полной мере, нам необходимо снять эти, так скажем, жгуты, которые не позволяют второй ипостаси контактировать с первой.

Он отложил записи в сторону и развернулся на стуле, посмотрев мне в глаза.

– Кроме того, вы, очевидно, тоже находитесь под воздействием яда оборотней.

– Что? – я непонимающе повела головой. – Меня никогда не кусали оборотни.

– Тем не менее, картина один-в-один, как была у вашего отца в момент поступления к нам. Как бы то ни было, вы не можете помнить, как это произошло. Скажите, с какого возраста вы себя помните?

– Лет с шести, – я отвела взгляд, усиленно пытаясь вспомнить, с какого момента начинаются мои воспоминания, но только покачала головой: – Это ведь нормально, никто не помнит себя в раннем детстве.

Брови мистера Эшли на мгновение взметнулись, словно он умолчал о каких-то своих мыслях, после чего дракон с улыбкой встал и жестом предложил мне пройти к двери:

– Я отведу вас к вашему отцу.

Мы поднялись ещё этажом выше. Здесь уже кипела жизнь. Проходили мимо девушки в одинаковых коротких юбках, которые улыбались нам и здоровались, встречались ещё какие-то люди, которые обменивались с доктором парой-тройкой фраз, из которых можно было понять, что все они – его пациенты. В конце концов, мы подошли к одной из дверей, к которой был прицеплен на гвоздь листок с именем “мистер Тираэль Хант”.

У меня замерло сердце.

Мистер Эшли постучал, и из глубины комнаты послышался голос:

– Да, войдите.

Это точно был голос отца. Я открыла дверь и, с трудом сдерживая радость, вбежала в комнату. Отец сидел с книгой за столом, а когда обернулся и увидел меня, его лицо озарилось улыбкой.

– Линочка, ласточка моя! – воскликнул он, прежде чем я повисла у него на шее. Он крепко обнял меня в ответ, потом обхватил за щёки и осмотрел моё лицо. – Как же ты повзрослела!

– А ты помолодел! – рассмеялась я в ответ.

Действительно, морщины на его лице разгладились, кожа обрела почти по-детски румяный цвет, зубы стали белее, улыбка шире, в глазах – задорный блеск.

Добрый час у нас ушёл на то, чтобы поделиться друг с другом тем, что произошло за эти несколько дней. Несколько дней, которые разделили нашу жизнь на “до” и “после”. Несколько дней, после которых ничто уже не будет, как прежде.

– Я думаю остаться здесь, в самом сердце Виригии, – сказал отец, когда мы с ним стояли на длинном балконе больничной башни и смотрели с её высоты на раскинувшийся у подножья горы город. – Охотник тут, может, и ни к чему, но без тебя мне в Ледяном Доле делать нечего. В конце концов, у меня ещё полжизни впереди, самое время найти себя в чём-то новом.

– Откуда у тебя такие оптимистические настроения? – подозрительно спросила я. Это было трудно описать, но его запах неуловимо изменился. Он пах расслабленностью, надеждами и… верой. – Неужели на тебя так подействовали стены храма? Подашься в старую веру?

Отец рассмеялся и покачал головой:

– Да нет, что ты, какой из меня проповедник. Пока я изучу все эти священные писания, состарюсь и умру на своей первой же проповеди. Быть может, займусь каким-нибудь ремеслом. Как насчёт изделий из кожи? У меня много знакомых охотников, которые по старой дружбе продадут шкуры в полцены.

– Я тебя не узнаю, отец, – я сощурилась. – Погоди-ка, у тебя здесь кто-то появился? Женщина? Папа!

Он скосил на меня чуть виноватый взгляд – и всё стало очевидно. Конечно, вот почему от него так непривычно пахнет! Это запах женщины и… и… и влюблённости. Сладковатый и чуть терпкий.

– Быть может, я ещё не до конца потерян, и теперь, когда моя ласточка выросла, можно заняться собственной жизнью.

– Папа… – я немного смутилась, а потом взяла его за руку. – Не говори ерунды, я ведь только рада за тебя! Жаль только, что это произошло в результате… нападения.

Он усмехнулся, приобнял меня за плечи, и некоторое время мы молчали. Пока я, наконец, не решилась.

– Расскажи мне, как я оказалась у тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что ты мне не отец. Ну, то есть, не кровный отец.

– Рано или поздно ты всё равно узнала бы, – заметил он, и лицо его стало чуть более грустным. – Хотя, признаться, я надеялся, что навсегда останусь для тебя родным отцом.