Жестокие игры в любовь

Всё-таки договорились сбежать. И сразу все подхватились, не мешкая, дружно помчали вниз, в гардероб. Он тоже спустился.

— Онегин! Женька! — окликнули его. — Давай быстрее! Собираемся в Бургер Кинге.

— Идите, я позже подтянусь, — пообещал. Весело рассмеялся над кривлянием Жоржика, улыбнулся остальным, мол, приду-приду.

Сам устроился на подоконнике в вестибюле, просидел до самого звонка. Вполуха слушал кокетливый трёп девчонок из десятого, которые примостились рядом, и даже им отвечал, но при этом следил за всеми подходами к гардеробу.

Она не спустилась. Может, конечно, забрела куда-нибудь, но чутьё подсказывало — нет. Наплевав на всех, она отправилась на урок. И чем это ей отольётся — предугадать было нетрудно.

— Ладно, девочки, мне пора. — Он плавно соскользнул с подоконника. Улыбнулся на прощанье десятиклассницам, не замечая их досады. — Целоваться не будем.

Поплёлся на обществознание — и точно: она сидела на уроке, вся такая прилежная и правильная. Доли секунды ему хватило, чтобы незаметно взглянуть на неё и зафиксировать в памяти «новый кадр». А больше он уже на неё не смотрел. Отсидел и ушёл, как только Тамара Ивановна их отпустила. Спустился вниз, к гардеробу. Там его и поджидала Соня.

— Отойдём в сторонку? Поговорим?

Женя не любил выяснять отношения, как не любил всё тягомотное, унылое, муторное и, главное, бесполезное. И разборки в этом списке стояли на первом месте. Он и с пацанами не любил эти дела, но там проще — перевёл всё в шутку, вместе посмеялись и разошлись. С девочками в такие моменты любая попытка пошутить грозила вылиться в ещё бо́льшие сложности.

Он искренне не понимал, почему нельзя просто жить и делать то, что хочется, если это не вредит никому. Почему нельзя просто принимать всё, как есть, и не заморачиваться над тем, что изменить не в силах? Зачем надо всё усложнять и по сто раз обмусоливать?

Да, иногда не выходит то, чего тебе, может быть, очень сильно, до боли, хочется. Иногда тебя не понятно почему посылают — теперь он знал: и такое может случиться. Иногда не выходит принимать всё легко. Но можно хотя бы попытаться. А не ходить по пятам, не выслеживать, не изводить бесконечными: «что я сделала не так?» или «чем она лучше меня?».

Но и отказать Соне не мог — слишком тепло, по-особенному, он к ней относился. Хотя этот разговор был уже, наверное, двадцатый по счёту. И он уже ей честно сказал: нравится другая… да, новенькая… да, послала меня, ну и что… И извинился тысячу раз. И вот опять…

Не мог её просто оттолкнуть. Не мог сделать вид, что ему плевать. И даже не потому, что она была его первой — если уж на то пошло, он мог бы и раньше, если б задался целью. Запросто. Ещё три года назад знакомые парни постарше ходили в общежитие местного училища, к девчонкам. И Женьку с собой однажды взяли: «С тобой их точно разведём, и сам кого-нибудь чпокнешь». Но там, в девчачьей комнате, было так грязно, посуда немытая, крошки на столе, тараканы. Любопытство мгновенно сменилось отвращением, и он сбежал, хотя девчонки его удерживали, за руки цеплялись.

Да и после этого бывали моменты. Особенно на гулянках. Та же Оксанка Громова, подвыпив, как-то зажала его в коридоре — еле выкрутился.

Так что не в «первом разе» дело. Хотя сама Соня считала, что именно это обстоятельство наделяло её пожизненной монополией на его внимание. Нет, по-особенному он относился к ней, потому что видел её совсем другой, чем все.

Все видели в Соньке стерву, колючую, злую, грубую, беспардонную. А он знал — не от хорошей жизни она так себя ведёт. Борется как может, как дома научили: или ты съешь, или тебя съедят. Вот и выгрызает себе счастье зубами, потому что по-другому не умеет. А если с ней по-хорошему — она совсем не такая. Она мягкая и ласковая. А ещё преданная. Ради «своего» человека она, скорее, умрет, чем предаст. И Женьку, даже сейчас, после расставания, она бы не предала никогда — это он знал точно.

С отцом ей страшно не повезло. Тот колотил и её, и Сонину младшую сестру за любой пустяк. Раньше Соня это скрывала — очень стыдилась. Лишь в разговорах иногда у неё прорывалось, что она ненавидит отца. Женька тогда недоумевал: как можно не любить родителей?

Но как-то, в начале сентября, они сидели у неё дома. Родители её были на работе, младшая сестра в школе — пятиклашки учились со второй смены. И они были только вдвоём. Целовались как сумасшедшие. Хорошо, что ничего больше такого не успели, потому что неожиданно вернулся отец.

Соня, заслышав его прокуренный кашель в прихожей, отскочила от Женьки так, словно на нём футболка загорелась. Вмиг побледнела, толкнула его в кресло, сунула какую-то книжку в руки, сама взяла учебник. И окаменела в напряжении.

Отец заглянул в её комнату через полминуты, наполнив воздух запахом дешёвого табака и солярки. Припечатал Женьку тяжёлым грозным взглядом. Женька поздоровался, но Сонин отец не ответил. Прищурившись, спросил Соню:

— Вы чего здесь?

— Мы к урокам готовимся. Это, папа, Женя, мой одноклассник. Помогает мне с алгеброй…