Жестокие игры в любовь

— Мы… — с улыбкой в голосе начала Мика и вдруг замолкла, не договорив.

Женя почувствовал, как резко она напряглась и затем всё же убрала его руку и выпрямилась.

Он тоже сел прямо и увидел, что в проеме двери стоит Ивлев. В форме — видимо, с работы заехал. В палату он не проходил, стоял на пороге и молча смотрел на них немигающим, тяжёлым и каким-то застывшим взглядом, отчего даже Женьке сделалось не по себе…

65

Лёша

Несколько дней назад

Лёша лежал на стареньком продавленном диване в комнате Тинки. Жила она в общежитии трамвайного депо, где работала её мать, пока была жива. И умерла как-то жутко, прямо здесь, в комнате — Тинка рассказывала ему, но он не запомнил подробности.

Вообще-то её звали Валя, Валентина, но называлась она Тиной. Так, считала, звучит загадочнее.

Лёша лежал на спине, запрокинув руки за голову, и смотрел в потолок с мелкими трещинками и жёлтыми подтёками. В расслабленном отяжелевшем теле медленно остывало удовольствие, уступая место апатии.

Тинка льнула к его боку и пальцем выводила на груди узоры.

— О чём думаешь? — спросила она.

Он слегка поморщился, показывая, что говорить об этом не желает. Да и вообще не желает говорить. Не затем он здесь.

Наоборот, думать ни о чём не хотелось. Но мысли сами настырно лезли в голову. Какая же непроходимая дура эта Микина мать! Безмозглая курица. Дёрнул же её чёрт именно сегодня потащиться куда-то и потерять ключи. Такой вечер испортила! А на сегодняшний вечер Лёша возлагал большие надежды. Только-только их отношения с Микой сдвинулись наконец с мёртвой точки и взяли нужное направление.

Когда Мика согласилась с ним поужинать, он понял — свершилось. Нет, он понимал, что Мика не Тинка, и до такой близости ещё очень далеко. Такие, как она, требуют долгих ухаживаний. Таких надо сначала привязать к себе, приручить, тысячу раз доказать свою любовь и серьёзные намерения. Но готов был ждать. Особенно теперь, когда она наконец откликнулась.

С ней всегда было сложно. Мика упрямо держала дистанцию. Причём делала это так, что, казалось, она не просто далеко, но и как будто выше тебя, выше всех. Хотя и не сказать, что вела себя высокомерно, но вот поди ж ты — рядом с ней возникало такое вот неотвязное ощущение. Наверное, если бы он встретил настоящую живую королеву, то чувствовал бы что-то схожее. Так ему казалось. Из-за этого её не любили в классе. А вот ему это никогда не мешало её любить. Даже наоборот — ещё сильнее хотелось, чтобы она стала его. Все его мечты и фантазии, стыдные и упоительные, были связаны с ней.

Только тогда, в школе, он не мог себя заставить признаться в чувствах. Робел от одного её взгляда. Ему казалось, что ночами он сгорал изнутри, но при ней деревенел и хоть ты тресни! Впрочем, все пацаны в классе с самого начала, как только Мика появилась, пускали на неё слюни, за спиной развязно обсуждали её ноги, её грудь, но краснели и заикались, стоило ей с кем-нибудь из них заговорить.

Ну, не все. Колесников и не обсуждал, и не краснел, и не заикался. Хотя он сразу положил на неё глаз, Лёша это чувствовал. Видел его взгляды, его скрытый интерес. Он, точно ленивый, сытый кот, наблюдал за Микой. И это Лёшу напрягало.

Как же он радовался, когда Мика сказала ему, что этот чёртов Онегин ей не нравится! Сам Лёша его еле терпел. Он вечно выпендривался, вечно перетягивал на себя внимание, подрывал его авторитет.

В классе Лёшу уважали, к мнению его прислушивались, но только до той поры, пока не вмешивался Колесников. Стоило тому рот открыть, сказать что-то поперёк, и все сразу, безоговорочно принимали его сторону, а на Лёшины слова попросту забивали. Даже если Лёша говорил по делу, что-то нужное, важное, а этот влезал с какой-нибудь откровенной ерундой, просто ради прикола. И все забывали, что это он, Лёша, всегда старался для класса, для их баскетбольной команды, для каждого.

А чего стоит это его самодовольное и жутко бесячее: «Учитесь, девочки». И все, как дебилы, проглатывали.

Чем старше они становились, тем сильнее злили Лёшу его повадки и манеры. Временами он аж еле терпел его, но умел сдерживать и даже скрывать свое отношение. Сам-то Колесников, без сомнения, догадывался, какие чувства у него вызывает. Лёша же в свою очередь догадывался, что Колесникова это лишь забавляло. Казалось даже, что порой он намеренно его дразнил.

Хотя, смешно вспомнить, в детстве они если не дружили, то очень даже ладили. Да и потом вполне себе нормально общались. А что было делать? Открыто конфликтовать с ним — себе дороже. Уже пытался раньше и ставить его на место, и других призывал… но бесполезно. Все за него, бараны. Это страшно злило.

Но эту злость даже близко нельзя было сравнить с тем, что он испытал, когда пацаны после матча рассказали про намерения Колесникова. Тот собрался замутить с Микой. С Микой, о которой с первой встречи Лёша грезил, рядом с которой забывал дышать. Его Микой. Ведь он первый её узнал, первый с ней подружился, уговорил перейти в их школу, оберегал всячески… А этот, видите ли, захотел!