Жестокие игры в любовь

— Да не расстраивайся, — Вера присела рядом, приобняла её за плечи. — Нет, это, конечно, ужас немыслимый. Я до сих пор поверить не могу. И обязательно надо выяснить, чьих рук это дело. Но хочу тебе сказать, что сейчас всё поправимо. Медицина и современная косметология творят чудеса. В Лондоне вот недавно случай был — девушку-индианку тоже облил какой-то урод. Там вообще жуть была! У тебя-то ещё ничего. Ну, подумаешь щека! Ерунда. А у неё всё лицо было обезображено. А она блогерша на ютубе. Так ей надонатили влёт на пластику, и через год она стала ещё красивее, чем была. Честно! Хочешь, покажу?

— Я верю, верю. Просто в голове пока не укладывается… И всё это так невовремя!

— Ну, такое и не бывает вовремя, — вздохнула Вера, а потом повернулась к ней, округлив глаза: — Слушай, а ты что, с Онегиным теперь?

Эту новость Мика собиралась рассказать Вере при встрече вчера.

— А откуда ты знаешь?

— Он приходил сегодня утром.

— К тебе? — удивилась Мика.

— Да. Представь моё удивление! Последнее, что я помню — то, как вы врагами расстались, как ты его ненавидела. И тут он такой с утра пораньше прибегает. И спрашивает: где Мика? А я же сама тебя потеряла! Весь вечер тебе вчера звонила, два раза к тебе заходила. Не знала, что и думать. А Женька напирает. Вы, говорит, вчера вечером встречались. Где Мика? Ну я ему сказала, что должны были, но не встретились. Мы с ним ещё раз к тебе сходили. На нём, если хочешь знать, лица не было. Так значит, вы теперь вместе?

— Я не знаю, — поникла Мика. — Мы только-только начали встречаться. Да у нас всего одно свидание и было. И вот теперь всё это…

— Так ты его отбила у Карасёвой? Слушай! А, может, это она тебе так отомстила? Да, конечно, она! Ты про неё полиции сказала?

— Я про всех сказала. Они же допрашивали, с кем общаюсь и вообще… Вер, ты только Жене не говори, где я.

— Почему? — неподдельно удивилась Вера. — Он же тебя ищет. Мы когда утром к тебе ходили, он потом поехал к твоей бабушке. Думал, что, может, ты там.

— Я даже не знаю… Но я не хочу, чтобы он меня такой видел. Не хочу встретить в его глазах жалость. Хочу, чтобы он меня запомнил той, какой я была.

Вера просидела с ней, пока её не попросили. Уходя, она всучила Мике пакет с экзотическими фруктами и пообещала прийти завтра.

На следующее утро адская процедура, именуемая перевязкой, повторилась. Смена работала другая, но больно было так же. Правда, медбрат пообещал, что ещё день-другой потерпеть, а там уже станет легче.

Из процедурной, которую она окрестила пыточной, Мика передвигалась по стеночке — так её качало от пережитых ощущений. Лоб блестел от испарины. Ноги сковывала слабость. Домашний халатик, которому сто лет в обед, расстегнулся и сбился набок — это она так снова елозила под ремнями. На голове наверняка свалялось воронье гнездо — уже два дня она не расчесывала и не мыла волосы. Но в эту секунду Мике было абсолютно плевать, как она выглядит. Добраться бы до палаты, до кровати и рухнуть без сил. И лежать неподвижно, пока измученные раны не успокоятся.

А когда ввалилась, еле переводя дух, в свою палату — замерла на пороге, затем бессильно привалилась к стене. Там был Женя. Он стоял посреди комнаты и с нескрываемым ужасом смотрел на обеих перевязанных женщин.

На шум он обернулся, вскинул на неё глаза. Конечно, в его взгляде полыхнула жалость. И жалость, и боль, и смятение. Но почти сразу он улыбнулся и медленно подошёл к ней. И смотрел при этом так, будто не видит никаких бинтов. Будто она такая, как раньше.

— Ты жива… Я чуть с ума не сошёл…

— Женя… — выдохнула Мика и сглотнула подступивший к горлу ком.

В голове теснились всякие мысли, слова, вопросы, но почему-то спросила она самое неважное и незначительное. Наверное, потому что спросить о важном не хватало сил.

— Как тебя пропустили?

— А как меня можно не пропустить? — он ослепительно улыбнулся. — Все ведь люди. Со всеми можно по-хорошему договориться.

— Тебе Вера сказала?

Он кивнул, неотрывно глядя на неё с такой щемящей нежностью, что напряжение, сомнение и страхи в эту минуту как-то сами собой улеглись. Поднял руку, легонько провёл пальцами по спутанным волосам, по виску, по здоровой щеке, коснулся подбородка.

— Больно? — спросил с сочувствием.

Мика тоже кивнула, веки защипало, на глаза навернулись слёзы.

— Боль уйдёт, а это уродство, — она приподняла руку, едва коснувшись повязки на щеке, — останется.

Женя мельком скользнул взглядом по бинту, потом снова посмотрел ей в глаза. Пристально, остро, пытливо. Он больше не улыбался. И выглядел как никогда серьёзным.

— Ты поэтому не хотела, чтобы я приходил? Мика, ты правда думаешь, что для меня… что я такой идиот, которому только красивая обёртка нужна и ничего больше?

— Ты сам говорил, что тебе нравится моя внешность, а всё остальное… а больше ты ничего про меня не знаешь.

Мика опустила глаза.