Жестокие намерения

Кей смотрит мне в глаза и молча умоляет держать рот на замке. Я практически слышу, как она кричит сквозь время и пространство, но мне все равно. Она сама поставила себя под удар и вынудила меня принять трудное решение; пусть она за это и расплачивается.

— Малкольм пытался навязаться Кей с тех пор, как месяц назад она начала работать в McCade & Manchester.

— Я думала, это ты, — хмурится Кэрри. — В прошлом она говорила мне, что это ты ее домогался. Я думала, это были разборки брата и сестры. — Ее румянец становится на несколько тонов темнее. — Я не думала, что это настолько серьезно.

— Значит, на меня ты доносишь, а на него — нет? — Усмехаюсь я.

Теперь очередь Кей закатывать глаза.

— Это было давно. Я перестала говорить ей, когда она перестала воспринимать это всерьез. Я решила разобраться с этим сама.

Я раздраженно вскидываю руки в воздух.

— Вот оно. В этом отношении и заключается проблема. — Я начинаю расхаживать по больничной палате, как зверь в клетке. — Ты думала, что сможешь справиться со мной, и посмотри, что получилось. Лабиринт, — напоминаю я ей многозначительным взглядом. — Тогда ты подумала, что сможешь справиться с Малкольмом, и поставила себя в такое же положение. Скажи мне. Если бы я не вмешался, сколько времени тебе потребовалось бы, чтобы подчиниться его требованиям?

— Ты мудак. — Кей скрещивает руки на груди.

— А ты глупая, — я скрещиваю руки вслед за ней.

Она фыркает.

— Если тупое яблоко недалеко падает от тупого дерева, то и ублюдское яблоко недалеко падает от ублюдского дерева. Ты считаешь себя таким умным, потому что решил проблему, которую не смогла решить я. Теперь твой отец в больнице, и тебе придется разбираться с последствиями. Поздравляю.

Я начинаю отвечать, но Кей обрывает меня и проносится мимо.

— И еще, иди нахуй. — Дверь в палату открывается, а затем с грохотом захлопывается за ней, пробуждая Малкольма ото сна.

Его глаза распахиваются, и он быстро осматривает окружающую обстановку, холодно устремляя на меня взгляд, способный пронзить сталь. Его горло сжимается, когда он собирает достаточно сил, чтобы прохрипеть одно слово; злобу в его голосе ни с чем не спутаешь.

— Ты, — выплевывает Малкольм, от презрения у меня волосы встают дыбом.

— Хорошо, что ты проснулся, — невозмутимо говорю я. — Теперь ты можешь объяснить своей жене, почему хотел трахнуть ее дочь. — Я швыряю обвинение, как гранату, и смотрю, как оно взрывается осколками злобы. Выкручивайся из этого, Малкольм Маккейд.

Глава 37

Кей

— Он так чертовски бесит. Я ненавижу его. — Солнце село час назад. Я наблюдала, как золотистые лучи исчезают за входом в мемориал Фальконе, окрашивая небо пурпурным, красным и голубым цветами. Я была здесь с тех пор, как покинула больницу.

Ладно, поправка. Я ненадолго отлучилась, чтобы сходить в McDonald's. Может быть, это кощунственно — есть Макчикен и пить Powerade рядом с надгробием своего отца, но здесь никого нет, чтобы увидеть меня.

— После истории с лабиринтом я пыталась игнорировать его. Мне было так стыдно. Я имею в виду, я испытала оргазм. Мне нравилось то, что он делал со мной. И мне было стыдно за это, потому что он так быстро вернулся к своему прежнему облику. Из-за этого я чувствовала себя глупой, именно такой, какой он меня называет. — Я изливаю свое сердце отцу, откровенно рассказывая ему вещи, которые мне неудобно рассказывать даже Кристин.

— Но когда дело дошло до Малкольма, я поняла, что он единственный, кто может мне помочь. Я не хотела его помощи, — объясняю я, словно отец собирается осудить меня, но у меня не было других вариантов.

На протяжении многих лет я проводила бесчисленные часы у надгробия своего отца. Это место, где можно быть самой собой: смеяться, плакать и сбросить с себя бремя. Я рассказала отцу о своих надеждах и мечтах. Рассказала ему о мальчиках, которые мне нравились, и о девочках, которых я ненавидела. Обитатели мемориала Фальконе знают меня лучше, чем кто-либо другой. Там, где Кристин анализирует и решает проблемы, они просто слушают — иногда это все, что тебе нужно.

Я скучаю по своему отцу. Иногда я не могу вспомнить, как он выглядит. Раньше его фотография стояла у меня на прикроватной тумбочке, и каждый вечер перед сном я смотрела на нее и пыталась запомнить детали его улыбающегося лица в деревянной рамке. Но когда пришло время уезжать в колледж, я решила не брать ее с собой. Мне это напоминало, что я цепляюсь за то, что было потеряно давным-давно. Теперь он стерся из моей памяти, огонек в его добрых глазах — единственное воспоминание, которое у меня осталось.

— Я не понимаю, что чувствую к Ксавьеру. Потому что, в каком-то извращенном смысле, он мне нравится. Может, это потому, что он такой красивый, — стону я. — Но потом он делает какую-нибудь глупость или угрожает мне, и, клянусь, я скорее оближу жабу, чем когда-либо снова почувствую его губы на своих.