Жестокие святые

Наде понадобилось несколько мгновений, чтобы наконец кивнуть. Он протянул ей руку, и она, поколебавшись, позволила ему помочь ей подняться. Как только она выпрямилась, Малахия сунул руки в карманы мундира и пошел по дороге в сторону лагеря. А она молча провожала его взглядом, прекрасно понимая, что между ними что-то изменилось.

Общение на транавийском несколько дней подряд помогло Наде лучше понимать язык, но избавиться от акцента не получалось. С каждым днем это все больше и больше расстраивало Малахию, но она так и не понимала, что делала не так.

– Ты говоришь слишком мягко. Твои слова звучат слишком мелодично. Смотри. – Он помахал рукой у себя перед ртом. – А транавийцы суровые.

Надя не стала привязывать коня, а отпустила его побродить по округе, послав короткую молитву Вецеславу, чтобы он присмотрел за ним и тот не ушел слишком далеко.

– В твоих словах нет никакого смысла.

– Наш план провалится еще на границе, потому что все сразу поймут, что твой родной язык – калязинский.

Надя махнула рукой. Все это уже ее достало. Лучше бы они продолжали общаться на транавийском, как и делали все это время. Хорошо, что до границы еще было далеко.

– Тогда я стану держать рот на замке. Все, что они увидят – транавийского солдата, отставшего от своего полка, двух аколийцев, ищущих убежище, и немую крестьянку, которую транавиец подобрал, чтобы скрашивала ему путь, – сказала она и тут же заработала неприязненный взгляд.

Анна фыркнула.

Пришло время расставаться, и Надя жалела, что не может притвориться, будто все в порядке. Она понимала, почему монахиня оставалась здесь – если их план сработает, то Калязин должен подготовиться, – но все равно не хотела, чтобы это происходило.

«Не становись мученицей. Нам и так хватает святых», – сказала Анна на прощание Наде, и та прониклась этими словами.

А потом развернулась и направилась в военный лагерь, куда Надя не могла последовать за ней. Она издали наблюдала, как монахиня разговаривала с патрулировавшим периметр воином, пока тот всматривался в лес, где они спрятались. А через мгновение он жестом пригласил Анну зайти в ворота. Надя провожала взглядом подругу, пока та не скрылась из виду, досадуя на несправедливость, ведь из-за войны она потеряла все. Надя не раз читала Писания богов и понимала, что так ее богиня требовала от нее жертвы.

– Вы еще увидитесь, – тихо сказала Париджахан, взяв ее за руку.

И, хотя Надя ей не верила, это стало небольшим утешением.

Горы уступили место полям, на которых виднелись следы долгой калязинской зимы. С каждым днем они все ближе подходили к границе и вскоре добрались до почерневших и обгоревших остатков деревень. Там, где когда-то стояли дома, теперь остались лишь опустошенные поля и разрушенные здания. Сколько еще людей предстоит потерять этим государствам, пока кто-то не скажет «достаточно»?

В эти дни Надя старалась подальше держаться от Малахии. Она была готова повременить с изучением транавийского, только бы не смотреть ему в глаза и не притворяться, что не желает его убить.

И в этих безрадостных просторах, над которыми в воздухе витала смерть, Рашид стал для нее подарком богов. По вечерам она усаживалась рядом с ним и слушала выдуманные им сказки. Он оказался невероятным рассказчиком, чего Надя никак не ожидала от несдержанного аколийца. Там было все: калязинские легенды о принцах, святых и древней магии, транавийские истории о чудовищах и призраках, аколийские сказки о песках и интригах. Рашид удивлял ее каждый раз, когда она узнавала что-то новое о нем. Надя бы никогда не подумала, что он писарь или рассказчик.

Париджахан слушала эти истории, опустив голову на плечо Малахии и от нечего делать заплетая ему волосы. В такие моменты Надя забывала, что на границе их скорее всего ждет верная смерть.

Был ранний вечер, заходящее солнце пробивалось сквозь просветы между деревьями и окрашивало поляну теплым янтарным светом. Надя и Малахия договорились, что будут опутывать друг друга чарами наедине, поэтому отослали Париджахан и Рашида.

Малахия прислонился к дереву и смотрел на маленькую стаю ворон, которые расселись на ветках, как только они вышли на поляну.

– Толст – это примета, – прошептала Надя.

– Хорошая или плохая?

Она покачала головой:

– Это может быть одно из двух, а может и то и другое.

Его губы изогнулись в улыбке:

– Калязинцы невероятно суеверны.

– Не испытывай мое терпение, Стервятник, а то я попрошу Вецеслава, чтобы он послал за тобой лешего. Никто не узнает, что ты умер.

– Никто и не станет оплакивать мою смерть, – заметил он.

Надя вздрогнула и заморгала от такой откровенности. Дрожащими руками она обхватила бусину и отправила молитву Вецеславу, после чего слова на священном языке вспыхнули в ее сознании.

– Стой спокойно, – приподнявшись на цыпочки, приказала она.

И положила ладонь ему на плечо, чтобы удержать равновесие. Малахия слегка наклонился для ее удобства.