Жестокий мир мужчин

— Много, — пожала я плечами. — Жаль, ты на них ответить не сможешь.

— Тогда попробуй задать их своему дружку, — хмыкнула она. — Как его? Всеволод… не помню отчества. Именно он тогда здесь командовал.

Кажется, я открыла рот до неприличия широко, так что Нина неожиданно засмеялась.

Подозревать Севку во всех смертных грехах, конечно, удобно, но довольно глупо. Он сам мне рассказал о том, что вел дело об убийстве на Катинской, и его присутствие в больнице выглядело совершенно естественно… Но все это меня тревожит. Странное убийство в больнице — раз, убийство Володи после того, как я сообщила Севке о предстоящей встрече с ним, — два, наконец, три — рассказ сына убитого Перфильева: тот дал показания менту, ведущему следствие о расстреле, и сразу же после этого погиб. Не слишком ли много совпадений? Севка, бывшая жена которого обвиняет его в лицемерии и подлости, организовывает расстрел трех блатных авторитетов, а потом заметает следы? Совершенно невероятно, а главное: какое все это имеет отношение к Илье? Об этом я размышляла в машине по дороге домой. Логичность построений может быть обманчивой, а у мужчины нет худшего врага, чем бывшая жена. Я усмехнулась своим мыслям и свернула к дому.

Побродив немного по квартире, я придвинула телефон и набрала номер Артемова.

— Владимир Петрович, — сказала я, поздоровавшись. — Сегодня я была в Красном Кресте. У меня там подруга работает…

— Так-так, очень интересно, — заволновался он.

— В ваших бумагах я ничего не нашла о том, кто из милиционеров дежурил в больнице в день, когда умер Егоров…

— Каюсь, — хохотнул он. — Поделился не всем.

— Фамилии этих людей вы знаете? Где они сейчас…

— Узнать нетрудно, только вот не уверен, что кто-то из них захочет с вами разговаривать.

— Попытка не пытка, — усмехнулась я.

— Отлично. Я позвоню, как только будут новости.

— И вот еще что, — заторопилась я. — Меня интересует Центр реабилитации спортсменов, это где-то в районе стадиона «Динамо».

— Про этот Центр я вам сразу скажу — бандитская лавочка. Как изысканно выражается один мой приятель, туфта чистой воды, но деньги там завязаны большие. Несколько раз органы и наш брат журналист пытались разобраться, что там к чему, но каждый раз неудачно: формально все в порядке. А почему он вас заинтересовал?

— Бывший главврач отделения, в котором лежал Егоров, теперь заведует этой самой, по вашим словам, бандитской лавочкой.

— Интересно. — Владимир Петрович задумался, вздохнул и добавил:

— Очень интересно.

— Куда уж интересней, — согласилась я, мы простились, а я опять задумалась.

Если Нина права и Севка вместе со своими товарищами устроил кровавую бойню, а потом ловко расправился со свидетелями, если допустить такое, как в эту схему вписывается тот факт, что бывший главврач нынче заведует «бандитской лавочкой»? Однако не это меня сейчас беспокоило, я думала о Севке. Самое подлое дело подозревать в чем-то близких людей…

— Или брось все это, или докопайся до правды, — зло сказала я себе, кажется, вслух. Потом стала просматривать бумаги, нашла адрес жены Перфильева, предполагаемого свидетеля расстрела на Катинской, и взглянула на часы. Самое подходящее время для визита.

Через полчаса я уже сворачивала во двор многоэтажки. Отыскать нужный дом оказалось делом нелегким, он значился под номером 126в, и располагался во дворе трех других домов. Редкие прохожие ценной информацией поделиться не могли, и поэтому я изрядно намучилась, прежде чем его обнаружила. Лифт не работал, квартира располагалась на шестом этаже.

Дверь открыла пожилая женщина в красном халате с рваными локтями и заплатой на животе.

— Здравствуйте, — сказала я, стараясь на ходу решить, с чего начать разговор.

— Вы из ЖКО? — подозрительно спросила она. — Денег у меня нет, я вашему начальнику уже говорила, вот дадут пенсию, заплачу, сколько смогу. И нечего меня пугать. Нет совести — оставьте старуху без света…

— Я из газеты, — торопливо сказала я. Она вроде бы удивилась.

— Да? Из ЖКО в газету нажаловались? — спросила она вполне серьезно.

— Нет, — улыбнулась я пошире и поинтересовалась:

— Можно войти?

— Входите. — Женщина посторонилась, пропуская меня в квартиру.

Выцветшие обои, беспорядок на кухне, грязная посуда в раковине, на столе остатки обеда. Все выглядело крайне неопрятно, как, впрочем, и сама хозяйка.

— Садитесь, — кивнула она, я устроилась на табурете, женщина села напротив, посмотрела на меня внимательно, а я испугалась, что сейчас она спросит у меня журналистское удостоверение, такового не имеется, и хозяйка скорее всего выгонит незваную гостью, а может и соседей поднять по тревоге или в милицию позвонить.

Однако о документах женщина даже не вспомнила.

— Вот так, милая, — вздохнула она тяжело. — Не живу, а существую. С пенсиями, сами знаете, что делалось, задолжала за квартиру за восемь месяцев, вот и шлют мне разные бумаги, грозятся все отключить. А Прасковья Ивановна из пятьдесят восьмой квартиры говорит, что могут и выселить. Неужто правда? Вы из газеты, должны знать, можно человека из своего-то дома на улицу выкинуть?

— Думаю, что до этого не дойдет, — ответила я.