— Ничего она не хотела, — махнула рукой женщина. — Кошку выпускала, а тут как бабахнет, ну она к глазку-то и сунулась. А он как раз и вышел из квартиры, дверь-то прямо напротив. Когда к ней из милиции-то пришли, она испугалась, говорит, ничего не видела да не слышала. А потом из газеты узнала, поймали одного за это убийство. Только из квартиры не он выходил. Женя переживать начала, мол, невинного человека в тюрьму посадят, идти в милицию хотела… а тут с моим случилось, убили то есть… Я ей сказала: «Женя, безвинный или нет, только арестованный — бандит, вот пусть в тюрьме и сидит. А ты сунешься да, как мой, по голове получишь или похуже что. Правду на земле искать — только здоровье терять, кому и знать, как не нам с тобой. Молчать надо, пусть без нас разбираются…»
Я смотрела на эту женщину и боялась, что упаду в обморок. Если бы не она… если бы неведомая Женя тогда сообщила в милицию… Господи боже, Илья был бы сейчас со мной… «Старая ведьма, — мысленно шипела я. — Проклятая старая ведьма…» И вдруг поняла, что настоящей ненависти к ней не испытываю. Передо мной была несчастная женщина, вряд ли она могла припомнить хоть несколько светлых дней в своей жизни. Грех ненавидеть ее за то, что она так боялась, тем более после того, что случилось с ее мужем.
Однако эта кухня, грязная и нищая, и сама хозяйка стали для меня невыносимы. Мне захотелось побыстрее оказаться на свежем воздухе.
— Подруга ваша по прежнему адресу живет? — спросила я.
— Живет. Только болеет очень. Я ее недавно навещала, так она опять историю эту вспомнила. Говорит, на том свете с меня спросят за то, что позволила человеку ни за что в тюрьму сесть. Она верующая…
— А вы?
— А я ни в черта, ни в бога не верю — никому мы не нужны. Не живем, а так, горе мыкаем до самой гробовой доски.
Я поднялась и сказала:
— Спасибо вам за беседу…
— А вы-то зачем приходили? — всполошилась женщина.
— Хочу написать очерк о жизни пенсионеров, — без зазрения совести соврала я. — Из тех, что вынуждены довольствоваться только пенсией. Узнала в ЖКО несколько адресов, вот и собираю материал.
— Напишите, — кивнула женщина. — У меня пенсия двести шестьдесят рублей, вот пусть научат, как на нее прожить, если за квартиру плачу пятьдесят. Хоть толку от газет не очень много, может, у кого совесть пробудится…
Я согласно кивнула и пошла к двери.
— Вам с Прасковьей Ивановной лучше поговорить, — заторопилась хозяйка. — Из пятьдесят восьмой квартиры. Она вам много чего расскажет, женщина грамотная…
— Спасибо. Возможно, я к ней завтра зайду, а сегодня мне уже некогда. — Я торопливо простилась и стала| спускаться вниз, ускоряя шаги, под конец уже бежала.
Села в машину, сдавила виски и попыталась успокоиться. Илья не убивал, и этому есть свидетель — билось в мозгу. Конечно, не убивал… разве я сомневалась в этом? Зачем ему было убивать? Ревность? О такой чепухе всерьез думать не хотелось. А что еще? Убийство без повода… Но ведь кто-то его совершил? Кто и за что убил Андрея? Что я вообще знаю о его жизни? Ничего. Если честно, его жизнь интересовала меня мало. Обыкновенный парень, много пил, считал себя непризнанным гением, болтался по друзьям и пивнушкам, время от времени окунался с головой в работу, и тогда на свет божий появлялись портреты наподобие моего. На жизнь зарабатывал теми же портретами, которые предпочитал делать с фотографий. Хлопот меньше, и заказчики довольны. Деньги у него почти всегда имелись, и в долг ему давали охотно, Андрей был честен и крайне щепетилен в денежных вопросах. Не знаю, насколько его вера в свою гениальность была искренна, но даже малейшей критики он совершенно не выносил. Один раз я присутствовала при очень неприятной сцене. В его студии собрались несколько человек, вроде бы ожидалась какая-то выставка, и Андрей показывал свои картины.
— Это портрет? — спросил один из гостей, ткнув пальцем в картину. — Это, Андрюша, фантик от конфет. Чем и советую заняться. Говорят, платят прилично.
Андрей матерно заорал и кинулся на обидчика с кулаками. С большим трудом удалось их растащить, гость, смеясь, покинул студию, пожелав напоследок:
— Андрюша, на конфетную фабрику…
О Моцарте и Сальери я, конечно, слышала, но Андрей явно не был Моцартом. В идею о том, что кто-то решил расправиться с ним из-за любви к искусству, как-то не верилось. Грабить в студии совершенно нечего, Андрей не бедствовал, но больших денег не имел, к тому же ничто в студии не указывало на ограбление.