Жестокое эхо войны

Повис в воздухе вопрос и о дальнейшем использовании добытых «личных дел». Сафрон, будучи далеким от военных секретов, полагал, что с ними будет просто. Открываешь папочку, а на последнем листе, к примеру, написано: «Исправился, все подозрения сняты». Или: «Склонен к противоправным действиям. Нуждается в постоянном надзоре…» При таком раскладе и голову напрягать не надо: тех, кто «исправился», – в топку; тех, кто «склонен», – в разработку. После к каждому наведаться, поболтать за жизнь, разнюхать планы, предложить посильную работенку.

А тут одна пакость в виде непонятных цифр!

Сафрон глянул на лежащую на коленях папку из грубого серого картона, которую он вынул из стопки и прихватил с собой в салон легковушки. Пригладив тонкие темные усы, он снова пролистал ее от корки до корки, внимательно просматривая каждую бумаженцию.

Заглавный лист с общими данными. Фотографии. Послужной листок с номерами и наименованиями воинских частей, где корешку довелось чалиться. Звания, должности… Потом характеристики, написанные в разное время командирами и политруками. Наградные листы. Копии медицинских заключений о ранениях и перенесенных болезнях. Лист с отметками о взысканиях. В конце копии каких-то метрик, справок…

И ни одной записи, похожей на те, что Сафрон держал в голове до штурма! Ни слова об исправлении. Ни фразы о склонности.

Зато на лицевой стороне, в правом верхнем углу, издевательски белел наклеенный бумажный прямоугольник с тремя цифрами. Судя по свежести бумаги и чернил, сделано это было всего несколько часов назад.

– Видать, какой-то секретный код, – озадаченно пробормотал Дед Сафрон.

– Чего? – очнулся Беспалый.

– Покумекать, говорю, придется над этими цифирями. Если не отгадаем, плакала наша затея с пополнением.

Беспалый пульнул окурок в окно.

– Брось. Мы уже сотворили большое дело – выцарапали у легавых такие документы! Кого они теперь арестуют? Кого будут проверять и допрашивать?..

Дед поморщился:

– Знаешь, я никогда не был филантропом.

– Кем? – удивленно переспросил малограмотный собеседник.

– Никогда, говорю, не подавал нищим у церкви и сейчас не собираюсь. Мне нет никакого дела до бывших винтовых^[34], которые не знают, чем заняться в мирное время. Попросится такой через надежных корешей в мой хоровод – милости просим. Устрою испытание. Пройдет – приму. А на все остальное плевать мне с высокой колокольни. Если бы я хотел просто уничтожить эти бумаги, – Дед Сафрон потряс папкой, – то не стал бы затевать такой шухер и подставлять под пули своих людей. Я приказал бы нашим малолеткам навестить таганскую контору глубокой ночью и забросать ее бутылками с бензином. Они бросились бы это исполнять с пионерским азартом, а на следующий день мы с тобой прочитали бы в газетах некролог с короткой заметкой о сгоревшем здании. И все были бы довольны. – Логика была железной, Беспалый согласился. – А раз уж мы решили прихватить бумаги и везем домой трупы корешей, – продолжал Дед, – то и поиметь должны с этого дела по полной.

– Как же поиметь-то?

Сафрон достал из кармана сложенные трубочкой несколько десятков листов большого формата. Развернув, показал первый лист со списком. За порядковым номером следовали фамилия, имя и отчество военнослужащего, звание, год рождения. А завершалась каждая строчка все тем же загадочным кодом из трех цифр.

– Попробую разобраться с этими каракулями.

– А ежели не выйдет?

– Тогда займемся швейцаром. Думаешь, зачем я ему сохранил жизнь? Только для этого.

– Выживет ли?

– Лавр смотрел его. Заговоренный оказался, черт! Граната жахнула в метре, а у него ни одного ранения. Только контузия. Так что очухается – не ночью, так утром.

– А ну как фраерок заартачится?

В ответ Дед Сафрон хрипло засмеялся:

– Не заартачится. У меня не такие шелковыми становились. Батареи^[35] начнем ломать – сразу сдаст все шифры…

Глава седьмая

Москва, Кремль – Петровка, 38; июль 1945 года

Дерзкое нападение на районный военкомат потрясло не только жителей прилегавших кварталов. Возмущены и напуганы были все москвичи. Несмотря на скудность просочившейся в газеты информации (о происшествии на следующий день напечатали короткие заметки лишь две городские газеты), весть о бандитском налете быстро достигла Подмосковья и соседних областей.

Но это произойдет лишь в первой половине следующего дня. А сейчас шла напряженная оперативная работа по скорейшему расследованию наглого и жестокого преступления.

Пока в Глотовом переулке трудилась группа сыщиков, на ноги было поставлено все московское партийное руководство. Те в свою очередь призвали к ответу руководство НКВД и НКГБ. Ночь стала самой суетной и беспокойной с момента подготовки и проведения торжественного Парада Победы 24 июня 1945 года.