Жестокое эхо войны

Оделся он, по настоянию Деда Сафрона, попроще и походил на деревенского паренька, приехавшего в столицу на учебу. Прохожих сегодня было больше, чем в прошлый раз. Оно и понятно – тогда холодный ветер норовил брызнуть в лицо дождем, а нынче вон какие разошлись погоды! Тем не менее никто из встречных внимания на скромного молодого человека не обращал. Ходит себе паренек, ждет кого-то…

Несколько дней назад они с Прохором Панкратовым прогуливались по аллеям здешнего бульвара метрах в шестистах отсюда – на площади Коммуны. Прохор, хоть и лишился на фронте руки, внушал Вальке спокойствие. С ним было как с родным отцом, покуда тот не ушел на фронт. Проша был надежным мужиком, от земли. Жаль, что в тот день его нашла пуля. На фронте судьба уберегла от смерти, а здесь – вон оно как обернулось – в центре Москвы расстреляли.

С тротуара, где Вальке наказали ждать броневик, неплохо просматривалась вся прилегающая к Самотечной местность. Позади была площадь, граничащая с Садовым кольцом, сбоку – длинный бульвар с Самотечным проездом по другую сторону. Хорошо было видно и Делегатскую улицу, наискось перечеркивающую бульвар. Разве что Дурова и злосчастную площадь Коммуны, где так бесславно провалилось прошлое дело, закрывали низкорослые кусты и темно-зеленые кроны молодых лип.

Рука занемела. Требовалось немного передохнуть, чтобы в любой момент быть готовым к решающему броску.

Остановившись у фонарного столба, юноша поставил чемоданчик на асфальт, вытащил из пачки папиросу, чиркнул спичкой и, по-взрослому укрыв огонек ладонью, прикурил. Выпуская облачко дыма, стрельнул взглядом на центральную аллею бульвара.

«Ага, Дед Сафрон, Беспалый и Косой на месте – медленно бредут под липами и о чем-то болтают. Вернее, болтают авторитеты. Косой плетется на два шага позади. Он с Беспалым смел и разговорчив, а Деда Сафрона побаивается…»

Сигнал о приближении бронеавтомобиля должны подать главари. К ним этот сигнал прилетит от пары, курсирующей чуть подальше, – на пересечении Дурова и Самарской.

«Вон они, два бывалых блатных из банды Деда Сафрона – Женя Тульский и Червонец. Женька – удалой красавец, за словом в карман не лезет и в картишки неплохо мечет. Червонец побледнее будет, особливо на фоне Женьки».

Минутой ранее Валька приметил другую пару, дежурившую в Волконском переулке. Но ближе всех оказалась афишная тумба, торчавшая разноцветным грибом на изгибе Самотечного проезда. Ежели мерить напрямки через бульварные клумбы и газоны, то до нее не более сотни шагов.

За тумбой виднелись три фигуры: вездесущий и ненавистный Лавр с простреленным ухом; сутулый новичок, которого Валька еще не запомнил по имени, и пленный тихарь, захваченный при налете на военкомат.

Тихарь не простой, особенный. Неплохо стреляет и отчаянно смелый – свалил двух корешей и едва не сделал ноги. Теперь стоит, связанный по рукам, и ждет своей смерти. Недолго ему осталось…

Бросив на асфальт бычок, Неукладов снова посмотрел на липовую аллею. Главари размеренно вышагивали вдоль пустых лавочек.

Валька подхватил чемоданчик и поплелся вверх по Самотечной…

«Сколько еще ждать этот проклятый броневик? – пинал он от нечего делать попадавшиеся под ноги окурки. – Сделать уж поскорее дело и валить отсюда на загородную хату. Там хорошо, спокойно. Пить-есть дают всласть, можно отоспаться на перине и пуховой подушке. Правда, частенько отправляют в услужение деду Митричу. А он заставляет носить воду из колодца, драить полы в комнатах или рубить дровишки для бани. Но разве это высокая плата за вольготное житие в укромном месте?..»

Ошиваясь в своем квартале, Валька беспрестанно бросал взгляды на Деда Сафрона. Точнее, на его фуражку. Условным знаком будет, когда она перекочует с головы в руку.

Пока что фуражка оставалась на голове, точно приклеенная…

* * *

Прихрамывая в сторону Самотечной улицы со связанными руками, Васильков думал о том, как бы врезать с разворота Лавру в зубы. Сделать это было несложно. Но смущал Кашевар, шедший по другую сторону и не вынимавший правой руки из кармана, где определенно лежал ствол. Александр был уверен, что завалит Лавра, а вот насчет Кашевара сомневался. Может и не поспеть – двумя связанными руками особо не помашешь.

– Шире шаг, легавый! – дернул его за руку родственник Сафрона. И, оскалив блестящие фиксы, показал свободное запястье: – Видал, мусорок? Часики твои теперь у меня! Тебе-то они больше не пригодятся. Так-то!..

Демонстрация не произвела ожидаемого эффекта. Наручные часы, конечно, были неплохие, но к их наличию Васильков относился спокойно. Сегодня они есть, завтра нет. За одну только войну пришлось поменять штук пять или шесть. Одни приказали долго жить после вынужденного купания в зимней реке. Вторые подарил старшине Петренко, когда дивизионное начальство обделило того заслуженной наградой. Двое часов потерял, уходя с «языком» от немцев. Еще одни, трофейные, разбил в рукопашной.