Жестокое царство

– Ты навсегда останешься моей мамочкой? – спросил он вскоре после того, как они смотрели по телевизору репортаж с какой-то войны – раненые и убитые, на небе вспышки от взрывов.

– Навсегда, – сказала она.

– Когда я вырасту, ты по-прежнему будешь моей мамочкой?

– Буду.

– Можно я буду жить с тобой, когда вырасту?

– Господи, нет! – прошептал Пол ей на ухо, обдавая теплым дыханием, но вслух произнес: – Конечно.

– Потому что я хочу всегда быть рядом с тобой, – сказал тогда Линкольн, положив ей на плечо свою маленькую ручку.

Разумеется, он этого не захочет. Но мысль была приятной.

– Мамочка, дай я скажу тебе кое-что, – говорит он теперь, а Хищник – зомби – копается в земле в поисках чего-то. – Не все зомби плохие.

– Правда?

– Да. Есть зомби, которых называют зомби-полицейские. Они занимаются тем, что ловят плохих зомби и сажают их в большую яму. Это у зомби такая тюрьма.

– Ш-ш-ш, – с запозданием произносит она. – Чуть потише.

Он продолжает играть, и она кивает ему, в тысячный – миллионный – раз всматриваясь в деревья и окружающий их сумрак. Линкольн наверняка перемещает фигурки на ощупь, хотя узкая полоска луны и свет из патио за их спинами дают слабое свечение. Ей видны контуры головы сына, и силуэты деревьев, и крыши зданий. Все вещи вокруг имеют чуть обозначенную форму. Но если она попытается выбраться из их укрытия, надо быть очень осторожной, потому что она не сможет различить под ногами неровности и камни.

Как будут выглядеть тропы зоопарка? Горят ли по-прежнему цепочки китайских фонариков? Освещают ли дорожки фонарные столбы? Если фонари есть, ей придется, конечно, избегать их. Если она вообще куда-нибудь пойдет.

Если они куда-нибудь пойдут.

Она не предполагала, что все будет именно так. Она читала о перестрелках и полагала, что знает, как это бывает. Приходит стрелок и выпускает град пуль, и на землю падают люди, убитые, раненые или просто притворяющиеся, и все это адски ужасно. Но через несколько минут все кончено, потом прибывает полиция, и либо стрелок убивает себя, либо его убивают полицейские. Это жуткая схема. Но схема такова. Она предсказуема, и это всегда шокировало ее больше всего. Убийство – достаточно обыденная вещь, и оно имеет свой установленный порядок освещения в СМИ – заголовки бегущей строкой, снимки хмурых преступников и каникулярные снимки улыбающихся жертв, а также выдержки из «Фейсбука», догадки по поводу того, как они достали оружие, и опубликованные в прессе заявления родственников жертв. Сейчас ей нужна предсказуемость. Ей нужна схема.

Схема не работает – небытие и молчание, час спустя мертвые тела по-прежнему лежат на асфальте.

Ей нужно все хорошенько оценить. Следует ли им здесь ждать? Прятаться независимо от того, сколько это продлится? Это не единственный вариант.

Она знает, что по периметру зоопарк огорожен стенами – «периметр» – какое-то военное слово, – но ей никак не вспомнить, как выглядят эти внешние стены. Она наверняка видела их, пока они были здесь, наверняка проходила в нескольких дюймах от них. Из чего сделан этот забор – сетка или кирпич? Какой он высоты и есть ли там колючая проволока?

Джоан думает о том, что, будь они здесь одни, она бы составила план с участием этих внешних стен.

Пол ненавидит летать на самолете. При взлете ему всегда хочется держать ее за руку. Он пытается оценить количество самолетов, вылетающих из их аэропорта, а потом умножает это число на количество всех аэропортов в стране, сопоставляет эти цифры и подсчитывает некую воображаемую вероятность авиакатастрофы. Эта математика успокаивает его.

Она размышляет о площади зоопарка. Они с Линкольном занимают сейчас около трех квадратных футов. И если площадь зоопарка одна квадратная миля, а в миле 5200 футов, или около того, то, возводя это число в квадрат, сколько мы получим? Больше 25 000 000 квадратных футов, и, если она понесет Линкольна отсюда, они будут занимать в каждый момент всего пару квадратных футов, так что вероятность того, что стрелки окажутся в том же месте, будет один к 12 000 000.

Она понимает, что ее расчеты никуда не годятся.

– У меня всегда было две ноги, – говорит Линкольн, как она думает, голосом зомби. – Правда, две никому не нужны. Нужна только одна.

Что-то двигается в листьях и сосновых иглах. На миг ее охватывает паника. Так много моментов паники, нанизанных друг на друга. Но на этот раз страх быстро проходит. Что бы там ни было, это маленькое существо. Наверное, птица или ящерица.

В детстве она любила вечернее и ночное время. Как будто распахивался какой-то простор, а дом матери был таким тесным, и в темных углах прятались вещи, о которых ей не хотелось думать. Но темнота снаружи была иной. Джоан выйдет, бывало, босиком на маленький бетонный прямоугольник, служивший патио, сядет на растрескавшееся садовое кресло – мать не удосуживалась заменить заплесневелую подушку – и старается различить звуки. Кваканье лягушек, стрекотание сверчков, а иногда собачий лай, и шум от проезжающих автомобилей, и позвякивание на ветру цепи качелей. Ее всегда завораживали звуки, если она давала себе труд замечать их.