Жестокое царство

А потому, когда расстояние между ними увеличивается, Джоан не произносит ни слова. Она все еще видит мечущийся силуэт девушки, и в этот момент зацепляется ногой за что-то. Возможно, наконец порвалась ее сандалия. Джоан споткнулась – и наступает долгое мгновение падения и паники. Она чувствует, как Линкольн выскальзывает у нее из рук, и слышит собственный пронзительный вопль. Крепко держа его одной рукой, она пытается повернуться так, чтобы не упасть на него. Не урони его, не урони его, не урони его… Каким-то образом ей это удается, и в момент удара о землю Линкольн оказывается наполовину на ее спине, но она сильно ударяется локтем, и от удара ее руки взлетают вверх, и он тоже взлетает вверх, и она смотрит, как он падает, мягко ткнувшись головой в листья.

Она приземлилась всем весом на левое плечо и локоть, а кисть загнулась за спину. От боли зубы впиваются в нижнюю губу. Джоан слизывает кровь. Потом пытается дотянуться до сына – рука у нее работает, а кисть – нет.

Он не плачет. Это пугает ее. В темноте она видит лишь очертания его лица. Но вот он задвигался и приподнялся, на миг по-черепашьи замерев на спине.

– Линкольн, – шепчет она.

– Мы упали, – говорит он.

– Ты в порядке? – спрашивает она, подползая к нему и обнимая здоровой рукой.

– В порядке, – отвечает он, дотрагиваясь до нее. – У тебя мокрое лицо.

Она вытирает кровоточащие губы и прислушивается.

Голоса.

Не совсем рядом, но достаточно близко.

Правая сандалия исчезла, как исчезла и девушка. Колено у Джоан кровоточит, а рука безжизненно висит, хотя болит не сильно. Неужели она вывихнула запястье?

Она не сможет нести его с такой рукой.

В деревьях у них за спиной она слышит какие-то звуки. Шевелится ветка. Хрустят сосновые иглы или листья. Еле заметные движения, может быть всего лишь ветер, только ветра сейчас нет. Возможно, белка.

Джоан встает на колени, подавляя стон, когда всем весом давит на поврежденное колено, а потом поднимается. Земля холодная и не такая уж твердая. Пошевелив пальцами ног, она собирается скинуть левую сандалию, но на земле много острых предметов – пусть хотя бы одна нога будет защищена. Собравшись с духом, она делает шаг к Линкольну, но колено у нее подгибается, и она едва не падает снова.

Звуки у нее за спиной меняются. Хруста больше нет. Раздаются медленные и осторожные шаги.

Эти люди приближаются, и она понятия не имеет, откуда они придут, а полиции по-прежнему нет. Колено у нее сильно болит, запястье не работает, и она не может быстро идти. В подошву босой ступни впиваются острые камни и ветки.

Они скоро умрут, думает она, ненавидя себя за эту мысль.

Нет. Она не животное. В ней есть нечто большее, чем умение драться или летать. Взяв Линкольна за руку, она шепчет ему, что приближаются люди с оружием, и он бежит вместе с ней, только он, топая по сучьям и листьям, очень шумит, а она идет слишком медленно. Они не смогут этого сделать.

Не смогут убежать от убийц.

Шаги, шаги.

Снова где-то неподалеку слышится журчание ручья по камням. Линкольн оступается, едва не упав, и она поддерживает его одной рукой, подталкивая вперед, и они продолжают идти.

Она поднимает глаза и рассматривает деревья. Они могли бы взобраться на дерево. Раскидистые ветви дубов устремляются прямо в темное небо. Но если она ошибается и их все же выследили, им не спастись. К тому же она сомневается, что сумеет поднять сына, и у нее нет времени подумать о чем-то другом, о том, как спрятать его в какое-то безопасное место.

Нет, не дерево. Она сворачивает чуть в сторону, сохраняя инерцию, но изучая ландшафт – тени, лунный свет и попадающиеся кое-где висячие украшения. Впереди куст с густой листвой, высотой ей по плечо. Она подводит к нему Линкольна и сначала просовывает сквозь ветки руку – нет ли колючек, – а потом приподнимает нижние ветки, освобождая место.

– Останься здесь, – говорит она, чуть подталкивая его рукой в спину. – Ляг на живот и заползи внутрь. Веди себя тихо. Не зови меня. Не говори ни слова, а я скоро вернусь. Но если будешь шуметь, они тебя убьют.

Он хнычет, но все же заползает внутрь. Нельзя дать ему шанс спорить с ней, а себе нельзя дать шанс подумать о том, что она делает.

– Постарайся исчезнуть, – говорит она, уже вставая и успев лишь положить руку ему на голову – драгоценная округлость, – а потом отпускает ветки.

Его не видно, торчат только ступни, и она, просунув руку под ветки, чуть сгибает ему ноги.

Потом, пошатываясь и петляя, она пускается бегом, чувствуя себя жалкой героиней ужастика. Превозмогая боль и стараясь забыть о своем колене, она выравнивает шаг. С дерева свисает какой-то фантастический паук размером с волейбольный мяч, с лампочкой внутри и болтающимися лапами. Он улыбается, и с клыков капает что-то красное.

Она считает, Линкольн останется там, во-первых, потому, что она велела ему это сделать, и, во-вторых, потому, что повсюду темно и он не понимает, где находится. Он не любит бродить, особенно когда нервничает. Он останется. Но шум – это другое дело. Она сомневается, что он будет сидеть тихо.