Жестокость

Гордон увидел, как водитель появился из-за грузовика, держа под мышкой громоздкий, но какой-то нелепо усеченный предмет. Едва взглянув на него в свете мощных фар, Энн судорожно сглотнула воздух. Гордон также увидел обнаженное, обезглавленное, лишенное рук и ног женское туловище и подумал: «Этого просто не может быть; мы просто выехали из реального мира и оказались в каком-то кошмаре…»

На гладких грудях совершенно не было сосков, округлый, лоснящийся живот оказался без пупка, да и угловатый участок тела между обрубленными бедрами также представлял собой всего лишь поблескивающий и чуть выпуклый кусок пластмассы…

— Гордон, это что… манекен?

Гордон не мог произнести ни слова и только сделал долгий, протяжный выдох. Лишь тогда он понял, в каком диком напряжении находился все это время. Все мускулы как-то разом ослабли, спина приобрела обычную сутулость.

Ему вдруг стало дико, до нелепого смешно. Водитель стоял в свете фар грузовика и знаками объяснял, как их находившаяся в кузове кукла распалась на части и как эти самые части одна за другой попадали за борт. Гордон потянулся за спинку сиденья и схватил завернутый в мешковину предмет…

Но тут же неподвижно замер, увидев, как водитель снова подошел к его стеклу.

— На visto alguna parte? La cabeza? Cabeza? — Затем он сжал виски руками и стал поворачивать голову из стороны в сторону.

— Cabeza! — Он хочет узнать, что случилось с головой, — сказала Энн.

— Я знаю. Сиди тихо. — Гордон приблизил лицо к приоткрытому ветровому стеклу и сказал:

— Собака ее забрала. Собака. Как будет по-испански собака? Перро. Перро.

Водитель покачал головой; вид у него был явно озадаченный.

— Гав! Гав! — сымитировал собачий лай Гордон.

— Ah… perro, si. Gracias. Muchisimas gracias!

Водитель снова осклабился, отсалютовал рукой, после чего подбежал к грузовику и забрался в машину. Через несколько секунд мотор взревел и зад мощной машины врезался в хрустнувшие под его натиском заросли кустарника. Когда Гордон проезжал мимо, он напоследок махнул ему рукой.

До тех самых пор, пока машина не взобралась на гребень холма, ни один из них не произнес ни слова. Теперь дорога тянулась прямая как стрела, и ни холмы, ни повороты не встречались на их пути к побережью. На подернутой легкой зыбью поверхности моря отражался серебристый лунный свет. Справа показались всполохи огней, которые должны были обозначать гостиничный комплекс. Странный звук вывел Гордона из состояния расслабленности.

— Ты смеешься или плачешь?

— И то и другое.

— Ты считаешь, что я вел себя глупо?

— Отнюдь. Ты держался как раз молодцом, пусть даже угроза оказалась ненастоящей. И правильно сделал, что остановился. Можешь себе представить, что бы было, если бы мы продолжали ехать дальше? Ведь тогда нас всю жизнь мучали бы кошмары…

Женщина трещала без умолку, даже не делая перерывов, чтобы сделать вдох, тоже своеобразная форма снятия напряжения.

— …Но ты только представь себе, какие дикие предположения мы с тобой только ни делали! Что все необъяснимые смерти являются результатом убийства, что все иностранцы — сплошь злодеи. И все же одной вещи я до сих пор не понимаю.

— Чего именно?

— Почему ты не отдал этому милому мексиканцу ту руку?

Гордон потянулся назад и схватил лежавший на полу мешок.

— Это еще одно предположение, которое мы можем сделать в отношении иностранцев, — сказал он. — А именно, что сколь бы хитры они ни были, им все равно недостанет ума придумать по-настоящему хитрую уловку, под прикрытием того, что они собирают части от манекена, искать человеческий труп!

Он ухватил руку пониже локтя, чтобы не испачкаться о насквозь промокший за столько времени край мешковины.

— Эта рука — настоящая.

Уже позже Гордон понял, что не стоило ему класть мешок на колени жене, но он всегда был немного тугодумом.

ДЖОН КИФОВЕР Прилепи к стене улыбку

Теперь уже ничто на свете не могло помешать его глазам взмыть в вышину, на многие сотни метров гордо вознестись над землей и устремить победный взгляд на окна того самого дома, куда он в данный момент направлялся. И на то была своя причина — ведь в тот самый момент, пока он шел по улице, за теми окнами той самой комнаты находилось что-то такое, что прежде оставалось вне пределов его даже самых смелых мечтаний, и своей прелестью и волшебством намного превосходило любую из красовавшихся на стене квартиры улыбок.