Жиган

— Толик Рваный говорит, что в Бутырке сейчас лаврушники, своих сухарей одного за другим лепят. Мы же вроде как славяне… своих признавать должны.

— Захлопни пасть! — обозлился Карзубый.

— Ты чего? — понуро протянул Кисель. — Это же не я. Это хата базарит.

— А ты и лопухи развесил. Мало ли что базарят. Садись за маляву.

— А чего я?

Глаза Карзубого полыхнули бешеным огнем. Еще час назад в этой камере не то что Люська, блатные не смели ему перечить. Теперь все изменилось.

Карзубый угрожающе встал, замахнулся на Киселя пятерней с растопыренными пальцами.

— Ты че, ты че? — перепуганно завопил Кисель. — Я же просто так, мне не в падлу.

Восстановив свое пошатнувшееся в глазах сокамерников реноме, Карзубый опустился на нары.

— Может, лучше сами подляну на подляну устроим? — спросил Шкет.

Из-за тряпки, прикрывавшей лицо, голос его звучал глухо, будто из могилы.

— Тебе мало? Так я добавлю.

Кисель извлек из-под нар огрызок карандаша и клочок бумаги.

— Чего писать-то?

— Погоди, дай минуту подумать, — сказал Карзубый, наморщив лоб.

Потом он неожиданно выпалил:

— Падла, псом меня обозвал. Я что, мент поганый? Нет, за это надо платить… Пиши: «Мир дому твоему, Кокан… »

ГЛАВА 4

— Я смотрю, у вас конфликты начались. — На губах капитана Дубяги поигрывала легкая улыбочка.

Этот вопрос вывел Константина из состояния рассеянной задумчивости. Уже несколько минут он сидел на стуле перед следователем, ожидая, пока Дубяга закончит дописывать какую-то бумагу.

Вначале он нервничал, ему хотелось спросить: «Зачем вызывали, гражданин начальник? Чтобы мурыжить перед собой, как пацана?»

Очевидно, капитан Дубяга именно на это делал психологический расчет. Он долго и аккуратно выводил буквы, думал, теребил ручку, заглядывал в папку. Но вывести из себя обвиняемого ему так и не удалось. Панфилов погрузился в состояние апатичного ожидания.

— Я говорю: с сокамерниками не поладили?

Дубяга приложил ручку к скуле.

— А, вы об этом? — равнодушно сказал Константин. — Споткнулся.

— Что-то я не припоминаю, чтобы у нас в камерах были ступеньки, — откровенно засмеялся Дубяга.

— Странный у нас какой-то допрос получается, — отвернувшись, сказал Константин.

Дубяга предпочел не заметить, что обвиняемый разговаривает со стеной.

— А это вовсе и не допрос, — почти ласково сказал он. — Хотелось поговорить с вами по душам.

— Ну да, — мрачно усмехнулся Константин. — С кем же еще, кроме следователя, разговаривать по душам?

— Вот именно, — неожиданно согласился капитан. — Здесь я — ваш единственный друг и наставник.

— Угу… Вождь и учитель…

— Прекрасно, что вы смогли сохранить в этих тяжелых условиях чувство юмора. Кстати, как вам условия в следственном изоляторе?

— Нормально.

— А многим здесь не нравится.

— Это их дело.

Дубяга оценивающе посмотрел на Панфилова и принялся барабанить пальцами по столу.

— Я выполнил вашу просьбу. Вашей матери сообщат, что вы у нас. Впрочем, это наша обязанность… — Он заглянул в папку и добавил: — Константин Петрович.

Наверное, Дубяге таким образом хотелось подчеркнуть доверительный характер разговора. Но Константин промолчал, внешне никак не прореагировав на слова следователя.

— Значит, с соседями по камере вы уже познакомились. Мне кажется, они вам не понравились.

— Креститься надо, когда кажется.

— Зря вы так, Константин Петрович, — наставительно сказал Дубяга. — Я ведь к вам со всей душой. Да… А ведь Булатов по кличке Карзубый и его компания — вовсе не худшие люди в нашем следственном изоляторе. Вы о прессовке ничего не слышали, Константин Петрович? О шерстяных хатах и тому подобном?

— Нет.

— Вот нас, сотрудников правоохранительных органов, ваша братия часто необоснованно обвиняет в применении недозволенных методов. А ведь мы еще очень мягко с вами обходимся. Партия, знаете ли, не позволяет. Что ж, времена необоснованных репрессий ушли в прошлое. Но я вам честно скажу, — его спокойное лицо нервно передернулось, — моя бы воля, я бы вас… в бараний рог скрутил. Миндальничаем, зачем-то на разговоры по душам вызываем.

— Что вам от меня надо? — Панфилов прервал словоизлияния Дубяги.

Искры блеснули в глазах следователя.

— Кто тебе помогал?

— Я что-то не заметил, когда мы перешли на «ты».

— Я смотрю, культура из тебя так и прет, — со злой насмешкой произнес Дубяга. — Ладно, кто вам помогал, Панфилов?

— Вы о чем?

— Где взял дубликат ключа? — Дубяга снова перешел на «ты».

— Сам сделал.

— Допустим. Кому собирался сбывать похищенное?

— Я же говорил вам, — с ударением на последнем слове сказал Константин, — еще на первом допросе. Машину взял по глупости, решил покататься. Никому сбывать не собирался.

— Значит, по глупости украл у хозяина автомобиля ключ, сделал слепок, потом ключ вернул, со слепка смастерил дубликат и в пять часов утра отправился угонять машину, чтобы покататься. Я все правильно понял?

— Как хотите, так и понимайте, — пожал плечами Константин.

— Все это туфта, выражаясь вашим языком. Горбатого лепишь, Панфилов? Ты жизнью рисковал, когда от милиции уходил. Зачем?

— Люблю рисковать. Еще с Афгана.

— На свое героическое прошлое напираешь?