Жиголо

Бежал я долго, теша себя иллюзией, что можно убежать от страха, разлагающего живую плоть. После осознал себя у длинного бетонного забора. За этим забором находилась больница, где работает мой любимая и единственная. Если есть спасение, то только в ней. В противном случае, меня, преступника, бросят под хирургический нож и через час он уже будет валяться куском казенного мяса в бетонном колодце беспамятства.

Увидев меня, любимая не удивляется, лишь спросила:

- Что это у тебя в руках?

Я поднимаю руку к лицу - в руке дирижерская палочка с запекшей киноварью, похожей на кровь. Впрочем, это кровь, похожая на киноварь.

- Это волшебная палочка, - отвечаю и рассказываю о том, что случилось на моем последнем концерте. - Нам же разрешили играть, - не понимаю. Почему же они так поступили?

- Это их время, - отвечает Анна, - и они будут поступать так, как считают нужным.

- И что делать?

- Бежать! - и смотрела с надеждой на меня.

- Куда бежать? - не понимал. - Они везде, они всюду. У них система контроля, ты же знаешь.

- Тогда почему ты здесь?

- Мне страшно.

- Страшно?

- Страшно одному... умирать...

- Умирать? - посмотрела непонятными глазами. - А так жить не страшно?

- Я тебя люблю, - сказал я.

- Ты не любишь молоко от мертвых детей, - сказала она. - Ты убил офицера национальной безопасности. Ты исполняешь Моцарта и Баха, когда надо играть марши. И ты ещё на что-то надеешься?

И ответ на этот вопрос последовал незамедлительно: взвыла сирена тревоги.

- Это за мной, - догадался я.

- Нет, это за нами, - и приказала идти за ней.

И я пошел за ней, любимой и единственной, по бесконечному больничному коридору, и нас преследовал механический монотонный голос оповещения:

- Всем оставаться на своих местах!

Приказ мы выполнили у грузового лифта. Пока ждали прихода кабины, показалось, что время остановилось - мертвое, молибденовое по цвету.

Наконец лифт остановился - в нем было наше спасение. Открылись створки дверей и мы шагнули в кабину.

- Куда мы? - спросил, чувствуя, как кабина с нами погружается вниз.

- В преисподнею, - улыбнулась Анна.

Да, это была преисподняя для тех, кто наконец получил полную свободу от жизни. На металлических стеллажах стояли гробы - разные, дешевые, из сосны, и дорогие, из ореха. Анна кинулась к компьютерному пульту.

- Что хочешь сделать? - спросил я.

- Я хочу поиграть, - улыбнулась. - Помнишь, мы играли: "умри-воскресни"?

- Помню.

- Вот и хорошо, - и я увидел, как к стеллажу подкатила механизированная тележка, и в её пазы въехал один из гробов.

- Анна! - отступил я.

- Ты хочешь, чтобы тебя стерилизовали?

- Нет, но...

- Ведь не мечтаешь, чтобы из тебя вырезали мозги, - закричала моя любимая, манипулируя у пульта.

Крышка гроба приоткрылась. Там лежал труп - его дутые щеки были покрыты греховными румянами.

- Нет, но...

- Ты тогда будешь мне не нужен, - говорила. - Мертвые мы не будем нужны друг другу.

Я посмотрел на неё - у Анны были веселые и яростные глаза победительницы.

- Что должен делать?

- А ты не знаешь?

- Знаю, - ответил.

Я - умер. Я лежал с трупом и, кажется, умирал от трупного запаха и страха. К счастью, образовалась щель и мир наблюдал через нее. Поначалу видел металлическую стену, потом секундная задержка - скрежет металла, удар и гроб снова вбился в некие пазы, словно в капкан.

Зачем так жить, спросил себя. И не ответил на этот вопрос. Через щель пробился свет, похожий на лезвие скальпеля.

- Ну, шо мы тут имеем? - услышал старческий голос и увидел рябь голенища кирзового сапога.

- № 260554, на обследование, - ответила Анна голосом дисциплинированного медперсонала.

- А шо там, наверху, гонзятся?

- Руководство, должно быть, прибыло.

- Руководство уважать надо, дочка, - сказал старик. - А ты спирт забыла. Нехорошо.

- В следующий раз...

- Раза другого может и не быть. - И вопросил. - Где мое орудие труда?

- Я вам обещаю, - испуганный голос любимой.

- Инструкции нарушать нельзя, - я снова увидел рябь кирзового сапога и почувствовал движением над гробом; через секунду лезвие хромированного штыря пробило потолок гроба, с хрустом впиваясь в грудную клетку покойника. - Порядок, дочка, - услышал сквозь обморок. - Прежде всего - порядок. А у нас?.. Порядок - это когда все покойники. - С усилием вытаскивал штырь из гроба. - У, зараза, увязла под самый корешок!

Потом заскрежетали суставы механизма - гроб заскользил вниз. Я почувствовал на лице и руках липкую краску. Краску? Нет, это была кровь мертвая, тяжелая, черная кровь. Она хлюпала подо мной. Или это я плакал, проткнутый насквозь штырем? И я закричал, и кричал, и не слышал, что именно кричу. Почему? Потому, что молчал. Трупы, как правило, молчат.

Потом я вижу над собой лицо, оно мне знакомо, как небо детства.

- Ну, родненький, воскресни, - Анна тянет меня за руку. Выбирайся-выбирайся!

- Воскресни! - выползаю из-под трупной туши, затем - из гроба. Спиной упираюсь в новую металлическую стену и начинаю истерично хохотать. - Ха-ха, воскресни! Я что - Христос?

- Что с тобой? - слышу сквозь лай смеха. - Ты весь в крови. Переодевайся, прошу тебя.