Жиголо

- Жиголо! - и поприветствовал неприличным жестом, надломив ударом левой руки правую: в локте. - Теперь ты, Митек, будешь у нас Жиголо.

- Хоть Кондомом, - передергиваю плечами. - Главное чувствовать себя свободным.

- Свободным? - удивляется приятель. - Какая может быть свобода, Димыч, там, где пахнет зеленью и бабьими мидиями?

Я молчу и не отвечаю на этот вопрос. Мы стоим у загазованной автомобильной трассы и у меня такое впечатление, что я нахожусь в дребезжащем брюхе АНТея, готовящегося к отправке груза 200.

Когда-то, в другой, кажется, жизни, я был юн и, следовательно, глуп, и встречался с девочкой, о которой уже упоминал. У неё было странное имя Ариэль. Ее папа был ракетостроителем и занимался проблемами космоса. Именно Ариэль научила меня смотреть в небо. Помню, мы с ней гуляли холодными вечерами и пытались сквозь прорехи заснеженных облаков увидеть звездные миры, где, как утверждала спутница, тоже есть жизнь. Чаще всего звезд не было видно, но мы все равно тянули головы вверх, будто надеясь на чудо.

Потом по весне девочка погибла: вместе с родителями поехала на дачу. Ариэль приглашала и меня на эту дачу, но я отказался, хотя очень хотел, да застеснялся взрослых. А был март и с неба ударил снежный заряд - он ударил по машине, летящей по скоростному шоссе. Говорят, все случилось в секунду: казенный водитель не справился с управлением и автомобиль занесло на повороте и кинуло в кювет. Помню, соседки сплетничали, что у Ариэль оторвало голову, мол, вот такая вот случилась у неё судьба-злодейка. Думаю, все это было неправда. Я видел девочку в гробу - она пребывала в порядке, правда, шею оплетал батистовый платочек, а так, повторю, была в порядке, если, конечно, не считать, что больше не жила и, следовательно, не могла смотреть в небо.

Тогда в мою голову пришла мысль: я ведь тоже мог быть в том авто, корежащимся от ударов и скорости. И что теперь? Ровным счетом ничего.

Я живу, и живу странной жизнью в странное время, точно все происходящее со мной и вокруг и не жизнь вовсе, а так - галлюцинаторный вздор.

Через день после известного посещения дамского клуба я даю принципиальное согласие поучаствовать в бесконечной love story. А почему бы и нет? Понимаю, что лучше пойти в благородные бандиты или самому организовать публичный дом на Якиманке, да хлопотно и лень. Проще отвечать только за самого себя и не думать о производственной суете. Я подписываю многостраничный контракт на трудовую деятельность, где подробно излагаются мои обязанности и права, а также оговаривается оплата труда в процентах.

- А пока я вам, Дмитрий, выдам авансец, - говорит управляющий и объясняет на что должна быть потрачена сумма: новый вечерний костюм, выходные туфли, галстук, элитный парфюм и, по возможности, средство передвижения. - Наш плейбой - лучший в мире, - и Аркадий Петрович поздравляет с вступлением в ряды рыцарей любви и напоминает о фотографе, медицинском обследовании и посещении занятий психолога. Затем предупреждает, что на рынке существует определенная конкуренция, и, если вдруг мне будут предлагать более выгодные (якобы) условия...

- Я же ещё даже не начинал? - удивляюсь.

- Рынок слухами полон, - говорит господин Голощеков. - Впрочем, это так, на всякий случай.

Уходя, усмехаюсь: наш азиатский капитализм широко шагает по стране, каждый норовит сделать свой маленький бизнес на чем угодно - от продажи пустых обещаний счастливой жизни до нефтегазовых территорий. Да Бог с ними со всеми, меня не интересуют чужие дела, главное, чтобы то, чем буду я заниматься, приносило доход и не воротило душу.

Иду по теплому городу и ощущаю себя вполне респектабельным молодым человеком. Причина такого состояния проста: я обновил свой гардероб, мои штиблеты скрипят, вокруг шеи вьется пестрый модный шарфик, а шляпа сбита на макушку. Франтоват, беспечен и весел, и, кажется, весь мир у твоих ног, ковбой со шпорой, сбиваю циничной шуточкой пафосный свой проход. Рынок не терпит самонадеянных болванов. И нужно быть предельно внимательным, дурень. Ты понял, сержант?

Прохожу по мелким переулочкам - ищу адрес фотографа. Мне любопытна, скажем так, технология труда порнографа. Нахожу старое деревянное зданьице ХIХ века, удобное для мгновенного пожара. Поднимаюсь по рассохшей лестнице на мансарду - по телефону мне подробно изложили путь в фотоателье. На верхней площадке металлическая дверь. Нажимаю кнопку звонка. Меня изучают через глазок, затем интересуются, кто там? Открывшая наконец бронированную дверь барышня крупна, сдобна и общим тупоумным выражением лица кого-то напоминает. Еще раз проверив мою фамилию по записи, фыркает с малороссийским говорком:

- А шо вы опаздываете?

Обстановка студии напоминает богемную - в коридоре сломанный киностудийный юпитер, размалеванная грубой краской фанера, обвислый театральный плюш, музыкальная капель, далекий энергичный голос с великосветской картавинкой:

- Я не хочу, чтобы говорили: Миха Хинштейн - халтурщик. Девочки, делаем таки улыбочку!..