Жил-был раз, жил-был два

За второй створкой открылся не менее шокирующий рисунок: рыхлое существо с длинными гибкими руками, пронзающее колом лоб старика. На заднем плане был изображен черный лебедь, но возлежащий на летящих облаках.

– Образ смерти преследовал его во всех своих формах. Смерть вездесуща и в его книгах, и внутри этого дома. Жестокая и загадочная смерть другого, тот краткий миг, когда человек совершает надругательство над шестой из десяти заповедей[59], – такова была движущая сила его творчества.

Поль вспомнил интервью Траскмана: «Если бы я не писал все эти жуткие истории, то, скорее всего, стал бы преступником»

.

– Он хотел, чтобы это жилище походило на него, – продолжил сын. – Внешне оно классическое, безупречное, мощно укоренившееся в дюнах. Но внутри это… мрак… В сущности, вы сейчас не в его доме, а в том, что было его разумом перед самоубийством…

Они двинулись по узкому коридору с полом из черного бетона, вдоль которого опять шли запертые двери, что слева, что справа, и на каждой было изображение гигантской книжной обложки. Сначала Поль подумал о мрачном гостиничном коридоре в духе «Сияния»[60], потом понял, что слова Жан-Люка Траскмана следует воспринимать буквально: они углублялись в исковерканный мозг романиста. У него было чувство, будто автор ужастиков со своей грубо подстриженной бородкой и большими дымчатыми очками мог выскочить откуда угодно, чтобы задушить его.

Он задержал взгляд на «Сеноне», прежде чем переступить порог «Лиц в зеркале». Они очутились в комнате без окон. В стенах ниши со странными предметами изогнутые линии мебели напоминали плавящийся пластик, замысловатое канапе и немыслимый книжный шкаф: бросая вызов гравитации, он располагался на потолке, набитый сотнями томов, которые так и норовили упасть и, однако, неизменно оставались на месте.

– Они все то ли склеены, то ли привинчены, я уж не знаю, каким чудом они там держатся. Но разумеется, читать их больше нельзя. Признайте, что эффект поразительный.

Поль ничего не сказал, парализованный мыслью, что шкаф сейчас оторвется и раздавит его. Он сделал шаг назад, оглядел по-прежнему бесчисленные двери вокруг. Сколько из них были обманками? Простыми тупиками?

– Отец начал перестраивать дом в две тысячи третьем – две тысячи четвертом. Он нанял одного из лучших архитекторов к северу от Парижа, десяток мастеров и художников, которые со временем превратили четыреста квадратных метров виллы в настоящую сеть лабиринтов. Калеб был помешан на логике, иллюзии, сложных механизмах. Всякие хитросплетения привлекали его не меньше, чем магия…

Траскман-младший направился к энной двери, и снова коридор со множеством выходов, то повороты под прямым углом, то возврат назад… На стенах безумные рисунки, наклеенные полосы газет, мрачные происшествия, броские заголовки, вроде: «Восьмилетняя девочка погибает, утонув в Вердонском ущелье» или же «Машина столкнулась с грузовиком: двое раненых в больнице Вильпента». Сотни, тысячи статей накладывались друг на друга. В этой невероятной галактике некоторые фразы были подчеркнуты фломастером – те, где говорилось об обстоятельствах обнаружения тела, об описании места преступления, об уликах, изъятых судмедэкспертами и криминалистами. Поль был уверен, что, поройся он здесь, ему попались бы и статьи об исчезновении Жюли.

Они сначала поднялись, потом спустились на три ступени – совершенно бессмысленно, потому что вернулись на прежний уровень. Поль чувствовал, что заблудился. Он легко представил себе растерянность Давида Эскиме, когда тот проник в это безумное пространство. Жан-Люк остановился посередине коридора, увешанного черно-белыми и цветными фотографиями. Казалось, он что-то искал, заколебался, вернулся назад, потом кивнул на часть стены:

– Здесь…

Он указывал на открытый рот мужчины, чья нижняя губа пласталась по железу стола для вскрытий. Клыки и резцы были сломаны. Синие простыни элегантными волнами лежали слева от лица, создавая интимную связь с наблюдателем.

– Это похоже на те фотографии, которые вы мне показывали, верно?

Поль внимательно всмотрелся. Такого снимка не было в альбоме, найденном у Эскиме, но они действительно были одного разлива. Он окинул стену взглядом. Другие кадры с трупами – некоторые явно были жертвами жестоких автомобильных аварий – перемежались с изображениями одно отвратительней другого: факир с длинными иглами, воткнутыми в кожу щек, собака, повешенная на веревке, десяток куриных лап, пытающихся вцепиться в нижнюю часть распятия, чудовищные человеческие существа – люди-стволы, сиамские близнецы, гиганты… Лилипут в цилиндре, сидящий на загнутом хоботе слона.

– По моим воспоминаниям, фотографий было больше, – сообщил Траскман-младший. – Некоторые кто-то отклеил. Смотрите, стена голая здесь и здесь, и видны следы клея. Никаких сомнений: вот он, ответ…