Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться

Если переживание не настолько сильное и является, скорее, метафорой уныния, то это предмет исследования культуры повседневности.

Негативные эмоции, одиночество, чувство потери, неполноценности – это неотъемлемая часть человеческого бытия, так что вряд ли стоит любое подобное состояние считать недугом. И здесь вполне закономерно возникает вопрос: «А был ли мальчик?»[10]

Может, никакой депрессии не существует в природе? И все это лишь маленькая ложь «Большой Фармы»[11], играющей на нашей мнительности ради получения сверхприбыли? И в темной комнате человеческой психики мы пытаемся разглядеть черную кошку депрессии, которой там на самом деле нет? А есть лишь естественные реакции организма, а отнюдь не отклонение от нормы, которое необходимо лечить? В таком случае что есть норма?

Тут мы вступаем на минное поле вопросов, которые граничат уже не столько с практикой психотерапии, сколько с философией, культурологией и даже социологией. Что такое норма для человеческой психики? Это непростой вопрос.

Есть предположение, что в результате нескольких войн в XX веке российская семья стала настолько обескровленной, что не может обеспечить развитие неневротической личности. И значительная часть населения нашей многострадальной Родины в своих мотивациях и эмоциональных реакциях находится в состоянии хронического психоневроза. Чем, кстати, активно пользуются власть предержащие и политтехнологи. Можно ли назвать это состояние нормой, если оно из индивидуального маргинального явления становится массовым? Это очень тонкая философская проблематика, которая еще требует своего осмысления.

Психотерапевт же работает с вещами более определенными и конкретными. Он отвечает на заявку о страданиях. То есть человек обращается за помощью (которая, к слову, ему стоит денег) не для того, чтобы стать лучше, а чтобы избавиться от страданий.

Если для него депрессия является признаком избранности и никак не мешает жить, то нет проблем.

Это может показаться парадоксальным, но такая эмоциональная ситуация может быть даже чем-то выгодна человеку.

Или она необходима для реализации каких-то планов. Например, в своей депрессии он черпает вдохновение для творчества, поэтому специально для нее разводит не вульгарных прусаков, а аппетитных мексиканских тараканов.

«Я не страдаю депрессий, я ею наслаждаюсь». Такое тоже бывает. Нужно ли пытаться вырвать человека из этого состояния, вывести из зоны его комфорта? Это задача для близких – в принципе, они могут сдвинуть его мотивацию на изменения, но человек сам должен созреть для этого решения. «Да не выйду я из круга!»[12] – отвечает Хома Брут, и тут его можно понять. Так что не все – то, чем кажется. И вопрос – будем лечить или оставим жить? – опять остается открытым.

Нет выхода. Мила

В школьные годы у меня была толстая тетрадь, куда я записывала всякие афоризмы мудрых людей, казавшиеся мне важными и точными. Была в ней и цитата (как я считала, из Горького): «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Красивые слова, в которые так легко верится в детстве. В которые хотелось верить. Почти как в то, что коммунизм – светлое будущее всего человечества.

Время шло, и вера – во что бы то ни было – постепенно угасала. Сперва – в светлое будущее человечества, потом – в свое собственное и в родительскую любовь. Впоследствии, когда с психотерапевтом мы прорабатывали мои детские эпизоды, я многое стала вспоминать и понимать.

В детстве я почти не видела снов. А если что-то изредка снилось, то это был один и тот же многосерийный кошмар. Черные стены лабиринта, мрачные коридоры, жуткие комнаты без окон. Серия за серией я искала выход. Я с самого начала знала, что он есть и что я его обязательно найду. Чаще всего сон заканчивался раньше, и я просыпалась от страха, когда стены начинали сдвигаться, чтобы раздавить меня в лепешку. Но иногда мне все же удавалось дойти до заветной двери. Вот только выйти из этих застенков я все равно не могла – дверь сторожил огромный клыкастый волк.

Сейчас даже смешно говорить об этом (тоже мне Красная Шапочка), но тогда этот навязчивый сон наводил на меня неподдельный ужас, едва начавшись. И наутро я всегда его отчетливо помнила. Но самым мучительным было то, что это жуткое ощущение беспомощности и отчаяния не исчезало и наяву. Ощущение, что я заперта в темнице. В невидимой, но от этого еще более страшной темнице, выхода из которой нет.

Родителей мало заботило мое душевное состояние. Они были заняты другими, более важными вопросами: как накопить денег на новую стенку или ремонт, куда поехать в отпуск и как на него сэкономить, кого пригласить на Новый год и у кого занять до получки. Мама к тому же была всерьез озабочена своей карьерой в профсоюзе (была в советские времена такая организация).