Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться

Единственное, что я для себя понял, так это то, что мы, видящие и слышащие, ни малейшего представления не имеем о жизни людей, лишенных таких возможностей – видеть или слышать.

Другой мир

Сколько сейчас в России живет людей совершенно незрячих или с глубокой потерей зрения, сколько глухих или слабослышащих – точных сведений нет. Все статистические данные, которые могли бы дать понимание масштабов этой проблемы, весьма приблизительны и условны. Всероссийское общество слепых (ВОС) насчитывает в своих рядах 270 тыс. человек, из них более 100 тыс. – тотально незрячих. Но здесь учитывается именно количество зарегистрированных членов ВОС; сколько же их всего в стране, на самом деле не знает никто. Почему так? Во-первых, многие незрячие не спешат переходить в разряд инвалидов по зрению, предпочитая получать пособия и бесплатные лекарства по основному заболеванию, например это касается сахарного диабета, который часто приводит к потере зрения. Ну и, конечно, из этого числа выпадает значительная часть незрячих жителей малых городов и деревень российской глубинки. Так что более уместно опираться на оценки специалистов, вплотную занимающихся проблемами слепых и слабовидящих, которые сводятся к численности 1 млн человек. Что касается мировой статистики, то ВОЗ приводит данные о 217 млн человек с тяжелыми нарушениями зрения и 36 млн полностью слепых в мире.

Но каким бы внушительным ни было общее количество таких людей, понимаешь, что за каждой единичкой в этом списке стоит конкретная частная трагедия и очень непростая жизнь. У каждого человека из этих миллионов своя история болезни: кто-то уже родился с патологией органов зрения, кто-то потерял его в детском возрасте, а кто-то ослеп, будучи взрослым или пожилым. Объединяет же всех этих людей одно: они живут в совершенно другом мире. Как ни парадоксально это прозвучит, для зрячего человека он невидим. Можно, конечно, провести следственный эксперимент: навязать себе на глаза повязку и попробовать хотя бы пару часов выполнять свои обычные действия – одеться, убраться в квартире, приготовить чай, сварить суп и так далее. Надоест уже через час, гарантирую. Но даже такой примитивный опыт не даст представления о реальной жизни в этом другом мире, в мире незрячих. Я уж не заикаюсь о том, чтобы выйти в такой повязке на улицу и пройти по досконально знакомому маршруту. Как говорится, не пытайтесь повторить этот фокус самостоятельно.

Мы можем только догадываться о тех препятствиях, которые незрячему человеку приходится преодолевать каждую минуту, каждый день своей жизни, какие проблемы решать и каких усилий все это ему стоит. Часто ли мы задумываемся, какую роль для человека играет визуальная информация – о пространстве и времени, в которых мы мыслим и существуем, об окружающем нас предметном мире, который мы пытаемся познать и в котором осознаем себя самих. Источники приводят разные цифры: кто-то пишет о 75 % информации, получаемой через зрение, кто-то оценивает этот объем в 90–91 %. Но, как бы то ни было, суть не в этом. А в том, что зрение для человека – самый значимый из всех сенсорных каналов восприятия «объективной реальности, данной нам в ощущении»[24].

Нужно ли перечислять, чего лишен человек, не имеющий возможности видеть? Для понимания этого жесточайшего ограничения во всем достаточно оглянуться и посмотреть вокруг себя. Зрячему, само собой. Здесь еще важно иметь в виду, что отключение (независимо от причин) визуального канала кардинальным образом меняет не только восприятие внешнего мира человеком, возможности его коммуникаций с окружающими и каких-либо действий. Оно требует глубокой перестройки всей психики, если говорить о взрослом, утратившим зрение, и особых условий для ее формирования, когда речь идет о слепом ребенке. И тут естественным образом возникает вопрос: кому из них легче? Кому проще приспособиться к жизни в этом другом мире – потерявшему зрение в сознательном возрасте или слепому от рождения?

В ход идут разные аргументы. Многие считают, что смириться с потерей зрения взрослому, уже сформировавшемуся человеку, намного труднее: ему приходится ломать весь привычный уклад, заново учиться всему – ходить по улицам, ездить в транспорте, читать, работать. Учиться жить. Для большинства эта потеря и эти перемены не проходят без жесточайшей депрессии, с которой человек не в состоянии справиться самостоятельно, порой он так и не находит в себе ни сил, ни желания адаптироваться к новым условиям, часто – вообще желания жить. Взрослому в разы сложнее освоить шрифт Брайля, поскольку подушечки пальцев со временем грубеют; сложнее овладеть компьютером, если до этого ему не приходилось им пользоваться; сложнее получить образование и овладеть новой профессией…