Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться

В университетском буфете мы пили с коллегой кофе, и она рассказывала об инсулиновом шоке, тот случай, свидетелем которого (а вернее – непосредственным участником событий) оказалась ее мама. Она искренне негодовала по поводу холодной реакции окружающих на происходившее. Потом речь зашла о вещах, казалось бы, не относящихся к теме диабета, но вскоре я понял, почему Лена об этом заговорила.

– Мы с другом на днях смотрели сериальчик, про людей и андроидов что-то там было. Мне почему-то не понравилось лицо актрисы, которая андроида как раз изображала. И тут друг рассказал любопытную вещь. Один японский робототехник в начале 1980-х годов проводил исследование на подобную тему, отношения человека к роботам, изучал эмоциональные реакции людей. Оказалось, что их симпатии возрастали по мере того, как внешность роботов приближалась к человеческой. Это было ожидаемо и вполне предсказуемо, но так было лишь до определенного момента. Те роботы, которые были наиболее подобными человеку и внешне, и по движениям, вызывали у участников опроса неприязнь и даже отвращение, чувство дискомфорта и страх. Кривая графика эмоций вдруг резко провалилась в минус, ниже точки равнодушия. Потом, правда, снова стала подниматься. И вот этот необъяснимый провал графика ученый назвал «зловещей долиной».

Этот психологический феномен многие потом пытались объяснить, возникли разные версии. Кто-то говорил, что человек подсознательно воспринимает мельчайшие отклонения от того, что считается нормальным. Это может быть слишком правильное, симметричное лицо робота или его заторможенная мимика, автоматизм движений. То есть на определенном этапе достижения реалистичности мозг человека сбоит, теряется в определении, кто перед ним – человек или машина. Робот перестает восприниматься как машина и кажется либо ненормальным человеком, либо вообще монстром Франкенштейна. И человек видит в нем угрозу.

– Что-то похожее я читал про боязнь клоунов, коулпрофобию. Некоторые люди боятся клоунов, знала об этом? Из-за чего? Из-за их похожести на обычного человека и при этом явной неестественности внешности, ведь костюм клоуна намеренно ее искажает – преувеличивает и черты лица, и какие-то части тела.

Эти отклонения в облике человека могут настолько напугать ребенка, что зафиксируются на всю его дальнейшую взрослую жизнь.

Такое неприятие в обоих случаях (и с теми же андроидами, и с клоунами), думаю, можно объяснить страхами, заложенными в нас еще с детства человечества, на генетическом уровне. Встречая подобного себе, пещерный человек оценивал, можно ли с ним взаимодействовать. И если замечал, что он чем-то отличается, видел в этом опасность для себя и своего племени. Он не такой, значит, больной, не нужно с ним контактировать, а то мы тоже все заболеем и наш род вымрет. И такой генетический страх у нас ко всем болезням, мало ли что там за зараза.

– Как и ненависть к крысам, – поддакнула Лена. – Она тоже на уровне рефлексов, не иначе как после жутких эпидемий чумы.

– Возможно, – согласился я. – И сколько на самом деле таких страхов у нас в головах, трудно представить. Не исключаю, что неприятие обществом людей, больных сахарным диабетом, которые себе укол делают, да и не только диабетиков, но и людей с избыточным весом, кроется не столько в необразованности, неосведомленности населения, сколько в подобном бессознательном страхе. Вообще, я думаю, что фобии человека управляют всей его деятельностью. На самом деле. Как минимум программируют его реакции. Огромное количество страхов, и генетический – один из них.

– По диабетикам, наверно, это не так заметно – если ты не ставишь уколы у всех на виду, ты особо не выделяешься из общей массы. Можешь прикинуться нормальным, внешне ты такой же, как все. Но люди с другими, явными проблемами здоровья, в инвалидном кресле или с какими-то внешними дефектами – да, будут привлекать внимание, это неизбежно. Помнишь Маугли? «Он такой же, как и мы, только без хвоста». И это не только у мультяшных бандерлогов, это глубоко сидит в нас, в людях.

– Да, ты права. Наше отношение к инвалидам, наше неумение контактировать с ними, да и просто правильно реагировать на них, и их собственное отношение к обычным людям – для меня это как два отталкивающих друг друга заряда. Они чаще всего прячутся, замыкаются в своих четырех стенах, боятся показаться на людях, а порой случайный взгляд воспринимают как то, что на них пялятся. И еще знаю, что мамы детей с особенностями тоже могут весьма агрессивно к этому относиться, не хотят, чтобы с их ребенком контактировали, многие против любой инклюзии[48], в образовании особенно. Все это настолько глобально и настолько заскорузло в нашем менталитете, что мне трудно даже представить, как разрубить этот гордиев узел и с чего начать.

– Может, просто перестать быть бандерлогами? – усмехнулась Ленка.