Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться

Сейчас она – лет пять, наверное, уже – находится в состоянии глубокой комы. Родственники – достаточно обеспеченные люди и смогли организовать уход и наблюдение за ней в хорошей нейрохирургической клинике. Но подумайте сами, ведь получается совершенно жуткая ситуация: это огромнейшие деньги – на содержание тела. Вообще, это все сложно осознать и трудно принять. Когда есть хотя бы какая-то надежда, что состояние человека облегчится, – это одно. Когда ни малейшего шанса, и живое только тело – мозга нет, личности нет, ничего нет, этого многие не понимают, – зачем. Чтобы было к кому подойти, за ручку подержать?

Я потому и не хотела рассуждать об эвтаназии, на этот вопрос у меня нет однозначного ответа. С одной стороны, да, я считаю, что муки человека надо облегчать, но в такой ситуации это уже не удел врачей. И это действительно должно быть только с разрешением и согласно политике социума. В нашей стране такой закон не принят, юридически на это не имеет права ни один врач. Здесь момент очень эмоционально-этичный. Хотя, если смотреть с позиции холодного разума, это не человек, не та личность. И уход, в общем-то, осуществляется за телом. Но ответа на вопрос, что же такое эвтаназия – убийство или акт милосердия – у меня и по сей день нет».

Пограничье

Вопрос об эвтаназии я не случайно поднял в разговоре с Ларисой Анатольевной, с этой темой я знаком не понаслышке, и время от времени она снова всплывает в разговорах среди моих близких и родственников. Вот и хотелось мне услышать, что об этом думают сами врачи. Предысторию в общих чертах приведу здесь со слов Игоря, хорошего друга нашей семьи. «Мой отец ушел из жизни рано, в 43 года он умер от инфаркта. Мама осталась совсем одна с двумя маленькими детьми – со мной и сестрицей Ольгой. Вот и вышла она замуж через пару лет за давнего своего воздыхателя, еще со студенческих лет. Но первого мужа, нашего отца, она никогда не забывала, всю жизнь любила его. Перед самой своей смертью, как рассказывала мама, отец попросил ее позаботиться о его родителях, ведь кроме него у них никого больше не было. И она, конечно же, пообещала, даже не представляя тогда, во что все это потом выльется.

С бабушкой они всегда были близки, мама часто ее навещала, помогала и деньгами, и по хозяйству. Особых хлопот это для нее не составляло. Но сына бабушка пережила ненадолго, и через четыре года умерла. С папиным отцом, вернее, отчимом, все было куда сложнее. Человек он был тяжелый, и мама не случайно его недолюбливала. Всякий раз, когда он приезжал к ним с папой в гости (еще при его жизни), эти посиделки обычно затягивались допоздна, плавно перетекая в неслабую выпивку. В другое время папа практически не употреблял спиртное, но дяде Яше отказать в компании никогда не мог: тот очень многое для него сделал, был ему настоящим отцом, поставил на ноги в тяжелые годы. Сам я мало его помнил тогдашним, но мама хранила в памяти рассказы отца о молодых годах. Я же помнил только тяжелый запах „Беломора“, когда ему вдруг приспичивало нас, детей, потискать, и как мы с сестренкой прятались потом под столом от не в меру буйного и шумного отца, когда приезжал дедушка Яков.

После смерти жены он стал выпивать чаще и больше, невзирая ни на возраст, ни на высокое давление. И, само собой, регулярно звонил маме, просил денег, когда пенсия благополучно утекала вслед за водкой. Мама ездила к нему все реже, но однажды дед Яков позвонил ей среди ночи: „Приезжай, мне плохо“. Мама сорвалась, поехала. У него сильно болела голова, так, что он даже не смог сам вызвать скорую. Когда врачи приехали, намеряли давление 200 с гаком, поставили ему укол магнезии и велели собираться в больницу. Дед наотрез отказался. „Для меня это рабочее давление“, – говорит. Рабочее – не рабочее, только после этого криза у него практически отнялась правая рука. Подозреваю, что был микроинсульт.

Но даже это не заставило его что-то изменить в жизни, вплотную заняться своим здоровьем. „Я как приду в поликлинику, врачиха посмотрит давление – 200 – и сразу на госпитализацию направляет. Видно, самой возиться неохота. А у меня оно всегда высокое“, – артачился дед. Просто детский сад какой-то. А примерно через полгода где-то маме позвонили из горбольницы: „У Якова Семеновича случился обширный инсульт“.