«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Я родился и вырос на Украине, в Днепропетровске. Вся моя жизнь прошла здесь за вычетом тех двух лет, что я служил в Советской армии во второй половине 80-х, в Подмосковье. Поэтому для меня и моих родных стало неким шоком, когда меня арестовали за «госизмену». Да ещё и обвинили в том, что я, как выразился следователь, «вёл подрывную деятельность на Украине в интересах Российской Федерации». В моей семье все сплошь украинцы, и по отцовской, и по материнской линии. Со стороны мамы это выходцы из Сумской области, из крестьян. Родственники со стороны отца жили в Днепропетровской области, или, постарому, на Екатеринославщине, и тоже работали на земле. То есть горожанином я могу считаться самое большее в третьем поколении.

Человеком яркой судьбы, ангелом-хранителем нашей семьи была моя бабушка по маминой линии, Александра Андреевна. Для неё революция стала серьёзным социальным лифтом. В 1917 году она была пятнадцатилетней девочкой, собиравшей табак в деревне в Сумской области. В советское время много училась и работала, стала юристом, была судьей. В итоге стала председателем Днепропетровского областного суда и занимала этот пост до 1959 года. Её фамилия Богданова.

Бабушка по отцу, Ольга Венедиктовна, происходила из зажиточной екатеринославской семьи Пащенко. У неё было 12 братьев и сестёр, большая семья. Прадед занимался сельским хозяйством, имел бахчевые поля — выращивал арбузы, которые потом даже уходили на экспорт во Францию. Бабушка вспоминала, что её с сестрами мой прадед рано познакомил с сельским трудом — в пять лет она управляла лошадьми, была ездовой брички, на которой возили арбузы.

Дедов своих я не знал — по отцовской линии, Трофим Трофимович Вышинский пропал без вести в 1942-м, под Харьковом. Роман Данилович Барило, дед по материнской линии, умер за два года до моего рождения от военных ран. В общем, я внук двух фронтовиков, которых никогда не видел.

Типичные люди на земле — растили хлеб, строили страну, защищали Украину во время вой ны. Одним словом, типичные украинцы — вот кто мои предки. Хотя Екатеринославщина еще до революции практически всегда была многонациональным регионом Российской империи, для неё характерно смешение разных кровей. Здесь проходила черта оседлости, поэтому были крупные еврейские поселения, а ещё немецкие и даже шведские колонисты, которые принесли в Новороссию основы культурного земледелия, с севооборотом, чёткими аграрными технологиями. До 50-х годов прошлого столетия на карте области было много красноречивых немецких названий, например, колония Ямбург, которая потом стала поселком Днепровое. Работая журналистом в Днепропетровске, я писал и снимал на эту тему. Не следует забывать и влияние казачества — Запорожская Сечь порядка 10 раз меняла свое основное месторасположение, пока не обосновалась прочно на острове Хортица. Добрая половина из известных в истории мест расположения Сечи находилась на территории будущей Екатеринославской губернии.

Разные народы всегда жили здесь в мире и согласии, вместе трудились на земле, вместе праздновали. Межнациональная рознь органически чужда людям этого края, моим землякам. То, что в нём в 2014-м году появилась антироссийская и даже порой антирусская настроенность, которая развела меня с рядом давних знакомых, очень для меня странно. Могу объяснить это только усиленной промывкой мозгов людям и феноменом постмайданной украинской истории.

Сам я окончил русское отделение филфака Днепропетровского университета, получил специальность филолога и учителя-словесника. Факультета журналистики у нас тогда не было. В моей жизни был интересный момент. Когда я в 1987 году демобилизовывался в Подмосковье, мне предложили поступить на подготовительное отделение Московского университета, на журфак. В то время существовала такая практика — с 1985 по 1988 год призывали студентов в армию после первого курса. По военным частям Подмосковья ездили преподаватели столичных вузов и с удовольствием вербовали на подготовительное отделение солдат срочной службы из студентов. Это было оправданно, поскольку в армии служили ребята, уже прошедшие вступительные экзамены и проучившиеся год в своих вузах, то есть достаточно подготовленный для получения высшего образования контингент. К тому же тогда считалось, что те, кто прошёл армию, укрепляют своим присутствием студенческую массу, образуют в ней свою специфическую прослойку. Таким образом выполнялся своеобразный социальный заказ. Причём для преподавателей вузов это было весьма приятной обязанностью, поскольку «сватать» на подготовительное отделение недавнего студента гораздо интереснее, чем вести разговоры с обычным парнем, отслужившим в рядах Советской армии. Кстати, несколько моих однополчан из числа днепропетровских студентов так и не вернулись в прежние вузы, согласившись на предложение получать образование в Москве и Ленинграде, в основном это касалось «технарей».