Жил отважный генерал

Когда Дантист сообщил эту чудную весть, он, давно потерявший всякую надежду, готовился к операции. Не поверил. Подумал, зажмурившись от предчувствия, что подбодрить его желает старый приятель. Но сразу защемила тоска: а если и впрямь удача свалилась? А он загнётся под скальпелем? Все мечты, все ценности, сокровища несметные, на поиски которых всю жизнь, считай, отдал, Дантисту достанутся?! Не бывать тому! И сразу загадал: выживу – сам поеду проверить. Но до последнего косился на Дантиста – не опередит ли? Здесь ли ещё? Не умчался ли на розыски без него? Слишком велик был соблазн. В последние часы перед операцией не сдержался, сам послал туда своих людей на разведку, сам их напутствовал втайне от приятеля, сам инструкции давал. Перекрестил в спину, когда те покидали его палату.

Теперь, приходя в себя после больничных ужасов, спрашивал Семёна, с чем возвратились посыльные? Оказалось, от тех не было ещё ни слуху ни духу.

Семён Наумович Дойкин, он же Дантист, прозванный так братвой за аккуратность, с которой приступал к каждому порученному делу, в разведчиках не сомневался, хотя обиженный вид сохранял – без него Легат решение принимал.

– И Ядца[3], и Хрящ – люди бесценные, надёжней и сноровистей средь наших не сыскать, – заверял он, успокаивая Легата. – Ты, Илья Давыдыч, правильный выбор сделал.

– Долго вестей не шлют…

– Ну что же долго? А может, и нечего пока слать?

– Беда… Неужели опять обман? Ошибка?

– Всё в руках Божьих. – Дантист Бога почитал. – А с другой стороны, с кем им весть нам слать? В той тьмутаракани наших надёжных людишек не было никогда.

– Не думали даже, – сетовал между тем Легат, – а кремль-то там древнейший. Городище-то ещё при татарах строилось. Вот дружков Игнатия туда и понесло. Лучшего места нет, чтобы и спрятаться от меня, и кладами промышлять.

– Забыли…

– Там же и Золотая орда сотни лет стойбище имела. Читал я, вспоминаю сейчас, столица у них там была. И Шёлковый путь проходил когда-то в тех же местах. И Стенька Разин разбойничал, из Персиды награбленное свозил, в городе прятал. Золота там хоронится в подземельях немало. Как же мы про эти места забыли?

– Не учли…

– Да кому же учитывать?! – забился в гневе и задохнулся враз от нахлынувшей в грудь боли Легат, замер, побледнел, остывая. – Без меня вы же никто башкой не кумекаете! Что будете делать, если я подохну?!

– Уймись, Илья! Что несёшь! Не гневи Бога!

– Бога вспомнил? Раньше надо было, когда на карте помечали города, где следы искать. Как же прошляпили? Стеллецкий, конечно, там бывал. Этот червь хитрющий, почитай, все подземелья проверил где смог. И на Украине, и у нас в России всё перекопал, проныра!

– Успокойся, Илья Давыдыч. Нельзя тебе. Врачей вспомни!

– А что врачи! Только стращать и могут! – огрызнулся Легат. – Меня больше посыльные наши бесят. Чего молчат-то?

– Всё может случиться, – утешал Дантист, – только у меня сомнений в наших людях нет.

– Головой отвечаешь?

– Головой рисковать не стану. Обоих ты сам отбирал. Без меня обошёлся. Или забыл?

– Не забыл.

– А чего же? Ядца, сам знаешь, угадает любого из дружков Стеллецкого, коль на глаза попадётся. Он же средь них ни один месяц якшался, за своего слыл.

– За своего, за своего, – устав, тяжело ворочал языком Легат. – Да сколько лет минуло! Считай, сразу после войны то было.

– Однако с месяц-два, как сейчас помню, Ядца в одном доме с Игнатием живал.

– Так, конечно… Квартировал.

– Всех его дружков в лицо знал. И на похоронах присутствовал.

– Было.

– А план подземелья Москвы как он у Игнатия стибрил!

– Ядца мастак тогда был, ничего не скажешь…

– Башка у него и сейчас варит на такие штучки.

– Уверен?

– Вот те крест, Давыдыч! – побожился Дантист. – Сам в себя так не верю!

– Трепаться ты горазд, Семён, – закрыл глаза, совсем утомившись, Легат и вспомнил далёкий, тускнеющий уже в памяти сорок девятый год.