Жил отважный генерал

Он совсем развеселился, снял кепчонку с головы, ловким кивком хулиганским сбросил солнцезащитные очки в платок между ног и захохотал бы, распахнув рубашку на груди. Но вместо смеха закашлялся натужно и надолго, до выпученных глаз и вязкой слюны во рту, которую тягуче сплёвывал прочь от себя.

– Чё? – уставился Пашка на тощую грудь, татуированную церковными куполами и крестами. – Застудился? Или как?

– Для Костыля я Хрящ. Усёк? – не отвечая, нагнулся Серёга к уху Дубка, подавив наконец кашель. – Погостить к вам приехал. Грудь вот подлечить на южном солнышке. Лечат у вас мою болезнь? Слыхал?

– Не знаю. Брешут всякое.

– Лечат. Только собак надо жрать. Пожирней. – И он хохотнул зло. – Но я собак не любитель. Я по другой части.

Он перевёл дух и опять потянулся к Дубку.

– На людях величай Сергеем Николаевичем. И шкетам скажи.

Дубок уже умнее кивнул головой.

– Чего уж. А дело?

– А дел никаких. Сплошное лечение.

– Это как?

– А вот так, – откинулся совсем на кучу песка Серёга. – Сомлел я тут совсем.

Он быстренько начал стаскивать с себя рубашку, но та не поддавалась, надо было подняться, освободиться от штанов.

– Ну-ка, братва, помогай! – глянул Серёга на Пашкиных дружков, и те бросились наперегонки подымать под руки тощего с кучи песка, мигом сняли ему рубашку и застыли, ожидая дальнейших распоряжений.

– Развесьте вон там, – кивнул гость на ближайшие кусты и натянул кепчонку снова на голову, очки – на нос, закрыв пол-лица. – Пущай просохнет. Да найдите какую-нибудь посуду спину мне поливать водицей. Взопрел весь.

Дружки рванулись к речке. Когда они отдалились, Серёга лениво огляделся и глаза закрыл, успокоившись на солнце, засопел, вроде засыпая, но длилось это недолго. Спать ему явно расхотелось, он снова уставился на речку, словно впервые увидев её и весь остров, пока не остановил взгляд на купающихся поодаль двух юнцах, явно не из Пашкиной компании. Один, ловкий и крепкий, стоял по пояс в воде, а второй раз за разом взбирался ему на широкие плечи и головой прыгал в воду. Получалось у них это впечатлительно ещё и потому, что прыгун успевал крутануть с плеч красивое сальто. Эти-то трюки как раз и привлекли, по-видимому, внимание гостя, как, впрочем, и многих пацанов из Пашкиной компании, бросившихся к воде и окруживших прыгунов.

– Твои? – кивнул в их сторону гость.

– Не. Попцы.

– Чего?

– Ну, не совсем. Дразнят их так. Братья Мунехины, Донат и Игнашка.

– Во! Действительно поповское отродье! Имена-то какие!

– Это отец у них при церкви. И ещё дворником.

– Дворником? Поп?

– Что-то делает там. Старосте помогает, а сам работает дворником. Недалеко от меня живут. Наши. Косинские.

– Косинские?

– Но они с нами не якшаются. Их отец порет, если увидит.

– Бугаёв таких! Как он справляется?

– Послушные. Мисюрь им только крикнет, враз как миленькие бегут.

– Мисюрь? Что за имя? Еврей, что ли?

– А кто их знает. Давно живут. Вроде наши. Матери нет. Умерла.

– Еврейское имя.

– Евреи, татары, персюки. У нас, знаешь, сколько этого народа. Вон пацан, гляди! Среди моих. Чёрный, как эфиоп.

– Ну?

– Персюк. А кто знает? Тимуром звать. Летом мы все здесь чёрные. От загара.

– Нет. Это не дело. Евреев надо гнать.

– А чё?

– Жиды же! Не понимаешь?

– Ну и чё?

– Дурило! Гоните их в шею!

– Да ладно, брось. Чего ты взялся? Пацаны, как пацаны. Простые. Крестятся только. И в драки не лезут.

– Жиды проклятые! Вонючки! Что про мать-то?

– Умерла давно. Задохнулась.

– Как это задохнулась? Притопла?

– Грудь чем-то придавило. Засыпало её вроде.

– А звали её как?

– Да откуда мне знать!

– Ты же сам сказал, что рядом живёте.

– Ну и чего?

– Узнай всё.

– Чего это?

– Узнай, говорю! Я повторять не люблю! А жидов гоните взашей. Меня уже тошнит от их вида.

– Нормальные пацаны…

– Брось!

– И живут мирно…

– Считай, это второе моё поручение! – отрезал Серёга и дёрнул подбородком. – Ещё делами интересуешься?

– Это Костыль, что ли?

– Считай и его.

– Ну?

– Собирай своих и набейте морды этим жидам.

– А это зачем?

– Собирай дружков. Орава у тебя вон какая!

– Не сладят они с Донатом…

– Чего?

– Он один всю эту мелюзгу разгонит.

– Крепок бугай?

– Боятся его. Костыль – и тот не задевает.

– Сам иди!

Пашка отвернулся, опустил голову.

– А ещё кто там? – сменив тему, ткнул рукой в сторону братьев Серёга. – Что за кукла?

Пашка повернулся. К резвившимся в воде братьям Мунехиным с городского берега реки подплывала девичья голова, стремительно, по-мальчишечьи подгребая. Коснувшись дна, пловчиха встала на ноги, поднялась по пояс и предстала стройной симпатичной девушкой.

– Злата! – заулыбался Пашка. – Она всегда с ними.

– Сестра?

– Соседка их. Всегда втроём.

– Тоже жидовка?

– Дались тебе эти жиды! Откуда мне знать? Рядом живут.

– Нет. Не еврейка, – засомневался тем временем Серёга. – Волос белый. Блондинка. И лицо наше, русское.

– У Златки мать тоже в церкви обитает. – Пашка не сводил с девушки восторженных глаз. – Вот они и водятся вместе.

– Водятся – заводятся, – передразнил его Серёга. – Глаза у неё какие?

– Чего?

– Какого цвета глаза, спрашиваю?

– А мне откуда знать? – раскрыл рот Пашка, – кажись, голубые?

– Если голубые, значит, наша.

– Какая это наша?