Жила-была одна семья

Девушка надеялась, что Сергей выберет именно тех кукол, которых она любила больше других. А любила она тех, которые производили впечатление не сходством с именитым прототипом, не похожестью на кого-то, а способностью передавать эмоцию, вызывать чувство. В ее архиве были такие: огорченно вздыхала со снимков кукла-печаль, утопала в ворохе кружев невесомая кукла-мечта, стремилась ввысь готовая взлететь кукла-надежда, пылала яркими красками кукла-страсть, протягивала руки к бездомному псу кукла-милосердие, смотрела на него пустым взглядом кукла-равнодушие, и еще очень много подобных кукол взирали на зрителя со страниц Сашиного альбома. Эти модели были миниатюрными копиями ее самой, художницы. Нет, они имели самую разную внешность: большие, маленькие, пышные, тонкие, темные, светлые, простые и нисколько не затейливые, — абсолютно не похожие друг на друга куклы, каждая из которых несла в себе какую-то частицу души своего мастера. Она была живым человеком: она радовалась и огорчалась, она мечтала и надеялась, она умела гореть страстями и оставаться совершенно безучастной. Это была она, и она хотела, чтобы новый знакомый ее почувствовал, понял, узнал, а он вместо этого показывал на совершенно обычную модель русской барышни, которую она изготовила довольно быстро несколько лет назад для какой-то международной выставки. Саша была разочарована:

— Тебе это действительно нравится?

— Еще бы! — энтузиазм и энергия. — А еще вот это и это, и вот это тоже ничего, — он последовательно перелистал альбом и продемонстрировал совершенно обескураженной Саше еще несколько таких же довольно примитивных, на ее взгляд, моделей. Она так растерялась, что не могла найти подходящих слов. Да, его мнение оказалось отнюдь не тривиальным; да, оно отличалось от мнения большинства; да, он имел полное право считать именно так, а не иначе. Но его суждения были так же далеки от ее предпочтений, как картины Пикассо от полотен Веласкеса. Даже Ира — Ира, которой всегда с трудом удавалось заглянуть дальше своего носа и которая никогда не была сильна в искусстве, говорила: «Сашке всегда удается одним мазком произвести впечатление». Они с Вовкой даже пытались одно время называть ее «наш Моне». Потом перестали: Саша делалась грустной, замыкалась в себе. Они решили: обижается. А она не стала их переубеждать, не хотела рассказывать о любви дяди Нодара к импрессионизму и о его наставлениях. Это было у нее внутри. Там и останется.

А на поверхности? Что ж, на поверхности для всех открыто ее умение передавать эмоции и чувства одной деталью, создавать образ из ничего, находить изюминку, с помощью которой можно угадать в пластике, керамике, тряпке или фарфоре живую струну. А сейчас эту ее особенность проглядели, оставили без внимания. И кто? Именно тот, кому она хотела позволить плавать в глубине.

— По-моему, в этих моделях нет ничего особенного, — наконец пробормотала она. — Подобные есть в активе каждого кукольника, — она пожала плечами, выражая свое недоумение его выбором.

— Куклы, может быть, и есть. Я об этом не имею ни малейшего понятия. Но у всех ли в активе имеется это? — он снова пробежал указательным пальцем по снимкам, и тут она поняла, что вовсе не ее работы его впечатлили. Он показывал на карточки, где за стеклянными витринами можно было отчетливо разглядеть названия городов.

Саша присмотрелась и увидела: «Нью-Йорк 2002», «Мадрид 2004», «Токио 2005», «Лондон 2008» — надписи на баннерах, растянутых в залах международных художественных выставок, в которых ее приглашали принять участие. Саша не знала, как отреагировать. С одной стороны, он заметил и явно оценил коммерческий успех предприятия. Но с другой — о такой ли оценке она мечтала?

— Я хотела узнать, что ты думаешь о куклах? — спросила она с некоторой надеждой. И на этот раз ответ превзошел самые смелые ожидания:

— Я думаю, почему ты не делаешь мужчин? Они недостойны руки мастера? Неинтересны? Безлики? У них нет чувств и эмоций?

«Вот это верно. Но, пожалуй, дело не безнадежно. Я бы, может, сделала твою куклу…»

— Почему ты боишься? Ты же умеешь и характер передавать, и чувство, и настроение. Вот эти, например: «Радость», «Печаль», «Любовь». Думаешь, это потому, что это существительные женского рода? Я не согласен!

«Да, вот такой же горящий взгляд, брови, сведенные к переносице. Жаль, будет трудно изобразить у куклы раздувающиеся ноздри. Хотя, чем черт не шутит, — можно попробовать. Да, если приподнять кончик и края вверх, то может получиться похоже. А еще…»

— А у мужчин что, разве мало примеров страсти? А Ромео? Дориан Грей? Старик Домби? А Гобсек? А Филипп Кэри, в конце концов? Ну а если…

«…еще надо обязательно сконцентрировать внимание на руках. Ты так размахиваешь ими, так аргументируешь, что, кажется, они могли бы заменить тебе язык. Но какой характерный жест может передать эту особенность в неподвижной кукле? Может, сделать их несуразно длинными? Нет, это уже будет походить на карикатуру. Я не хочу делать карикатуру. Я хочу…»