Читаем Жила-была переводчица полностью

Литературный язык Хорватов (Croates) и Сербов – одинаков, но первые пользуются Латинским письмом, вторые несколько измененным Русским.

Грана – ветвь. Вир – водоворот. Сунце – Солнце. Сунца – Солнца (родительный единственного числа или именительный множественного).

«Apaisement»[929] мне очень нравится тут. Помните Верлэна:

Un vaste et tendreApaisementSemble descendreDu firmament…[930]

Чувствительность Верлэна очень Славянская. Как и лицом, он Скиф.

У меня есть стих Ловрича ко мне: «Поэту Тишины». Пошлю текст и перевод завтра же. И есть «Побег Толстого», но лишь по-Французски[931]. Жду Сербского (т. е. Хорватского, – они обижаются за смешение), и, получив, пошлю оба текста.

Завтра же приложу отрывок из «Сына».

Привет.

Ваш К. Бальмонт.


P. S. Я очень люблю, когда имена «Constantin Balmont» и «Ludmila Savitzky» появляются в печати и являются вместе.

159[932]

Лес. 1928. 2 марта.

Люси,

Я Вас «заблудил» одним словом. В рассеянности. Грана – Grana – Ветка – Hrana – Храна – Пища. Когда я перепевал «Смирение» Ловрича, мне эти «алименты» очень не понравились, и я – из поэтической прихоти – ухватился за ветку. Я считаю, что поэт, передавая иноземную поэзию стихом, может дозволять себе многие вольности. Вы, конечно, увидели, что в 3-х– 4-х местах я ввел свое. Ловрич в восторге от моего перепева, а о «предисловии» говорит, что еще никто так не понял его, как я. Tant mieux[933]. Обещанное шлю вослед.

Приветы. Ваш К. Бальмонт.

160

Лес. 1928. 2 марта. Ночь.

Дорогая Люси,

Вот я перевел стих Ловрича «Поэту Тишины». Посылаю. Прилагаю также начало 1-го действия его драмы «Сын». У меня начерно переведен почти весь 1-й акт. Но пришлось отослать ему рукопись, ибо она сейчас печатается. Когда выйдет, я ее, к лету, переведу всю, – эту удивительнейшую драму, равной которой я уже давно не читал.

Если Вы заинтересовались Сербским языком, могу указать Вам: Petrovitch. Grammaire Serbe. Paris. 4, rue de la Sorbonne, Didier. – Vékovitch. Dictionnaire Serbe-Français (Avec prononciation figurée). Paris. Rodstein, 17, rue Cujas. Грамматика превосходная и в ней также есть хрестоматия и краткая история Сербии. Словарь небольшой, но очень добросовестный.

Я перевожу Литовцев, Поляков, Чехов[934], – и голова моя собирается улететь на небо, ибо на земле никто не видит, что эта бедная птица так много летает.

Ваш

К. Бальмонт.

161

Лес. 1928. 18 марта.

Дорогая Люси, в №-е «Europe» от 15-го марта напечатано письмо от мещанина Пешкова (alias Горький) к Роллану[935]. Я был бы Вам признателен за посылку этого №-а (на несколько дней), – имею нечто ответить на эту выходку шулерского порядка[936].

В №-е «Avenir» от 16-го марта напечатано мое 2-е письмо к Роллану[937]. Если Вы его еще не читали, могу послать (дня через 3–4).

Шлю Вам «От Солнца»[938]. Не помню, посылал ли я Вам «Литовские Народные Песни»[939]?

Не гневайтесь на меня за Бенда. Но его говорение я не-на-ви-жу[940].

Ваш

К. Бальмонт.

162

Лес. 1928. 23 марта.

Дорогая Люси,

Мне очень жаль, что я огорчил Вас, но это невольно. Вы меня вполне поймете, когда у меня будет минута написать подробно. Бенда задается хорошей целью, но у него нет достаточной подготовки. Задаваясь большой целью, нельзя же оставаться самодовольным провинциалом города Парижа, давно потерявшего право считаться столицей мысли. А Французы все продолжают, нанизав 5–6 второстепенной ценности Французских имен, полагать, что они построяют рассуждение. Необходимо обладать литературами всей Земли, не так ли, чтоб говорить о том, что всех касается. Современные Французы непростительны. Хлебные закрома мировой житницы переполнены, а они все еще чирикают приблизительности.

Ваш

К. Бальмонт.

163[941]

Капбретон. 1928. 1 мая.

Дорогая Люси,

Кажется, надолго Судьба моя так меня устроила на земле, что, пребывая в относительном благополучии, я последнюю неделю каждого месяца ем не вполне досыта и не всегда располагаю марками для писем. Сим объясняется, что, в ответ на Ваше ласковое письмо от 23-го апреля только сейчас поздравляю Вас и Марселя с новосельем и желаю Вам старого и нового счастья в новом гнезде, а также, чтоб старая Frau Sorge[942] забыла к Вам дорогу.

Шлю Вам своего «Музыканта настроения»[943]. Сообщите, прошу, посылал ли я Вам свои «Литовские Народные Песни»? Я очень увлечен Литовским языком.

Вы спрашиваете меня, что есть «дремá»? Дремá и дрëма – начало засыпанья. Столь красиво народ наш назвал липкий розовый цветик, Lychnis flos cuculi и Lychnis viscaria: la lychnide, passe-fleur. Я клал дрему под подушку, чтоб мне приснилась та, кого я полюблю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии