– Это ж кто ж такие? – чуть не плачет Федот.
– Да привычки это! – смеётся Иван.
Вот такие дела!
Обида
Шла по селу Обида. Бедная, несчастная, всеми забитая. Ходит от двора ко двору, а её ото всюду гонят. Кто поругивает вслед, кто посмеивается, кто за дрын хватается. Никому-то она не нужна.
Вот изба Евдокии-солдатки: муж на войне буйну голову сложил, да семеро по лавкам, мал-мала-меньше. Уж она-то приютит Обиду. Есть за что.
– Здравствуй, Евдокеюшка! Пригласишь? Кому как не к тебе!
Посмотрела Евдокия-солдатка на горемыку скорбно, помолчала и говорит:
– Не нужна ты мне, поди прочь! Некогда мне возиться с тобой, вон забот сколько!
– Неужто не озлоблена ты? У тебя же счастья-то поди нет!
– Есть счастье, – улыбается Евдокия, – вон оно, по полатям сопит. Старшой уже – вылитый папка, за двоих и поле пашет и косою машет! Иди своей дорогой.
И пошла Обида дальше.
А вот дом Ивана. Хозяин на крыльце сидит, топор точит. Неужто зол на кого?! Вон, какое лицо угрюмое.
– Здравствуй, Иван! Я в гости к тебе! Пригласишь? Помогу чем смогу!
– В тесноте живут люди, а в обиде гибнут! – отвечает Иван, – зачем ты мне?
– Обидчиков-то вон сколько кругом, – пристаёт Обида, – всяк норовит в душу плюнуть.
– Не, – улыбается Иван, – судит Бог обидчика, а человек прощает. Ни к чему мне тяжесть лишняя. Иди своей дорогой.
И пошла Обида восвояси.
А тут и дом Федота на пригорочке. Хороший дом, с резными ставенками и петушком на крыше. Федот – мужик практичный, к шику привычный. Наверное, ему и обижаться-то на кого-то резона нет. Но всё равно, спросить надо, вдруг какая старая печаль-досада душу гложет…
– Здравствуй, Федот! Как живёшь-поживаешь, держишь ли ты меня в своём сердце?
Федот уставился на Обиду, молчал-молчал, потом вздохнул тяжко и давай причитать:
– Да полным-полно тебя и в сердце, и в печёнках, везде полно! Обижен я на всех и на каждого в отдельности! Хорошо хоть выговориться пора пришла! Обижен я на Мельника, к примеру, что мельница ему по наследству от деда досталась и что теперь он деньги лопатой гребёт. Обижен на Кузнеца, что его девки любят. Обижен я на Ивана, что весёлый и беззаботный, живёт и в ус не дует…
– Это не ко мне, – говорит Обида, – это к моей старшей сестре Зависти.
– А, понятно, – говорит Федот, – тогда обижен я на Батюшку, что ему исповедуюсь, а потом плохо мне бывает. Обижен на деда своего престарелого, что позорит меня – в лохмотьях по селу ходит. Обижен на детей своих, что злятся на меня, когда наказываю их…
– И это не ко мне, – говорит Обида, – это к моей младшей сестре Совести.
– А, понятно, – говорит Федот, – тогда обижен я на солнце красное, от него зной да сухость. Обижен я на дождик, от него сырость да слякоть. Обижен на ветер, что третьего дня яблоню мою поломал и кусты смородины. Обижен на рыбу в пруду, что костлява больно и на дичь болотную, что увёртлива. Обижен на лес дремучий, что непролазный и паутинный. Обижен на комара, что нудит по ночам в ухо и на пчёл, что жалят почём зря. Обижен на корову свою, что молока даёт мало и на овцу, что шерсть облезлая…
– Ах, как сладка мне речь твоя, – говорит Обида, – стало быть, ты на весь свет в обиде?
Нахмурил Федот свой лоб.
– Стало быть – так.
– А на себя, Федотушка, ты не в обиде?
– А за что мне обижаться-то на себя?! Вот ты скажешь тоже! Я же со своей головой дружу, уж как-нибудь я с ней договорюсь!
– Я вот тут, Федот, подумала и решила: а поживу-ка я у тебя, нам вместе хорошо будет! Вот только сестёр кликну, а то мне одной скучно будет.
– А кормиться ты чем будешь? У меня каждое зернышко на счету, лишние рты не прокормить.