Жили-были

На пятые сутки Старик встал из-за пулемёта и сказал оборонцам:

— Пойду до ветру, а заодно гляну на супостата, — и, надев свежую рубаху, шагнул за порог.

В избе нависла тягомотная тишина, а во дворе грянул выстрел. Старую хватил Кондратий, и она упала головой под образа, а Кудеяр с Марией начали в обнимку прощаться, как перед дальней дорогой. Мальчик-с-пальчик грустно качал головой, наблюдая печальную картину конца кормильцев, а Колобок с Ёжиком устремились к дверям в поисках выхода из ситуации. Но как раз в этот момент дверина сама собой слетела с петель и в проём протиснулся охотный человек из зверобоев, а следом хозяин тайги Михайло Потапыч и сам Старик, без кровинки в лице, но живой по всем признакам. Зверобой со всеми за руку перезнакомился и заодно поставил на ноги Старуху, а медведь, сняв с плеча берёзовый короб с пирожками, сел на лавку, будто весь свой век тут сиднем сидел. Старик же тот час полез под пол за четвертью браги и жбаном крепкого пива, что давно припасал для непрошенных гостей или первого татарина. Маша не растерялась и начала метать прямо на стол из печи съедобные закуски и другую снедь, навроде сбитня и овсяного киселя. Кудеяр же разлил по стопкам остатки самогонки, которыми крепились во дни осады и томления духа.

Выпили, как водится, как на Руси повелось. Михайло Потапыч не пропустил и от удовольствия крякнул, словно весной в берлоге, а Старуха сразу зарделась маковым цветом. Маша пригубила, но на Старика вместе с Кудеяром и Зверобоем с первого раза и вовсе не подействовало. После браги разговорились, словно век не видевшись.

— Дядя, — обратилась Маша к знатному охотнику, — а в кого вы во дворе стрельнули? Может жив ещё, если в фельдфебеля?

— Солдатню, Мария, Михайло Потапыч ещё третьего дня без ружья разогнал, а салют давали ради хозяина, — и он кивнул в сторону Старика, — так как он не праздновал труса под лавкой, а смело пошёл в разведку на врага, не таясь в отхожем месте.

Старый согласно закивал остриженной под горшок башкой, а собравшиеся ещё больше его зауважали и стали сами подливать хозяину из хмельного кувшинца. Тем более, что новые плисовые штаны были ему к лицу и безо всякой сырости.

Праздновали снятие блокады до самого дна. А когда прикончили старухины настойки для притирания, гости поняли, что пора и честь знать. После до времени совесть не позволяет всего этого стали держать совет: кому, как и зачем? Решили, мол, кто куда, но по своим интересам.

Старик со Старухой оставались доживать век в своём родовом гнезде, тем более, что мишка подогнал пригодную к растёлу бурёнку прямо к хлевам, которую старая в тот же день и раздоила. Мальчик-с-пальчик тоже не стал менять насиженное место на лесную свободу, оставаясь полным хозяином хлебных крох на столе. Колобка с Ёжиком никто и не спрашивал, тем более, что первый перестал умствовать и его употребили в пищу домашние животные, а второй укатился в буераки, так как был несъедобным. Машу-растеряшу унёс в своём коробе медведь для передачи родне вместе с пирожками. И девушке ничего более не оставалось, как верить в свою яркую планиду и счастие не за горами. Кудеяр же со Зверобоем так за рюмкой спелись в одночасье, что подались вершить революцию среди народов Крайнего Севера, лишь бы не работать, как заботливая пчела. До того они по каторгам и охотничьим угодьям свободным духом пропитались, что вознамерились распространять его вкруг себя, пока достанет сил и разума.

Вот и делай один другому добро, не ведая как с этим богатством потом расхлебаться. Жили старики себе без забот в затишку у старости, а тут на тебе, целая корова, обслуги всего-то один Мальчик-с-пальчик, а окочуриться совесть не озволяет.

ГРАФОМАНИЯ

Умирает как-то раз от старой старости граф Сигизмунд Творичевский. Из последних сил призывает он к смертному одру своих сыновей и говорит:

— Дети мои! Я уже не молодой и дни мои сочтены. А посему должен я открыть вам страшную родовую тайну: вы не дети мои, а я вам не граф, — с этими последними словами он откинулся, и подушка бережно приняла в своё чрево его седовласую голову.

Сыновья, числом до четырёх, решают, что родитель свихнулся на склоне лет и зовут в замок с визитом домашнего врача и дипломированного аптекаря месье Теодора Вольцмана. Учёный лекарь, обнаружив в отходящем признаки жизни, сделал ему кровопускание, а домочадцам велел готовиться к соборованию и немедля посылать нарочного за душеприказчиком ради оглашения последней воли его превосходительства. Все эти указания скорбного ритуала незамедлительно были исполнены. Когда же благородное собрание полностью явилось налицо, поп сходу ославил графа причастием по всем церковным канонам и наложил на него епитимью с целью врачевания души. Миряне хором отпели Сигизмунда на весь приход, прозвучав благолепно в тональности ля минор, а жёны-мироносицы сей же секунд отправились затевать поминальную кутью и стряпать заливную белорыбицу под вишнёвую наливку. Страдалец в ответ на такое внимание к своей персоне даже порозовел с лица и дал знак оглашать завещание в голос.