Жили-были люди… Сборник

Сосны, сосны, огромные, высокие и прямые, как корабельные мачты, ковер сухих иголок под ногами, запах хвои. Сколько раз, устав или измотавшись, отчаявшись или потеряв дорогу, уезжала, убегала я сюда – и всегда лес помогал прийти в себя, возвращал отнятую было надежду или давал ответы на вопросы. Это наше место. Возле этой речушки мы с Сашкой бродили перед свадьбой. Сюда он уезжал, когда случался «затык» в работе, переставали слушаться руки или отказывал Дар. Здесь я ревела, когда мы с ним – второй раз в жизни – ругались… а он, как выяснилось, приехал тогда сюда же, и мы столкнулись нос к носу на стоянке – и расхохотались, поняв, что нужно нам в жизни по большому счету одно и то же.

Одно только «но» стояло между нами. Сашка очень хотел ребенка, я считала, что еще рано, что нужно сначала встать на ноги. Господи… какой же дурой я была всю жизнь!

Мы бродим по лесу уже несколько часов. Сашка неутомимо рвется вперед – словно догнать кого-то хочет… или убежать. Молча, не спрашивая ни о чем и ничего не говоря, отмахивает длинными ногами шаг за шагом, и, если не приглядываться, не понять, как тяжело даются ему теперь эти шаги. Но он молчит и убегает, убегает, убегает… Правда, отдыхает через каждые полсотни метров, дышит тяжело и прерывисто, ногти на руках уже синеют, и по уму давно был пора остановиться, но… я не останавливаю его. Какая разница, напомню я ему про сердце и осторожность лишний раз или нет? Все ведь уже сказано.

Но все-таки видно, как сильно он сдал за полгода. Прежде мы могли бродить вот так, без отдыха, до вечера. Сейчас… сейчас только полдень, а мы уже сидим на берегу маленькой речки, имя которой так и не удосужились узнать, и едим привезенные с собой бутерброды с колбасой, запиваем их чаем из термоса. Спички, топор, котелок в этот раз с собой не взяли, сорвались наскоро и налегке.

Мы сидим, смотрим на бегущую воду, и мне даже не хочется плакать. Речка течет лениво, ей тоже жарко, она устала и хочет пить – но вот старается же, работает, нас с Сашкой поит, рыб всяких, цветы. Тихо, как тихо…

– Нужно раздать долги, – внезапно говорит муж, и я понимаю, что это не мне – своим мыслям, которые не отпускают его весь этот невыносимо долгий, еще вчерашний, день, – я Воронцовым три тысячи должен. И книжку Дьякова доделать, я же ее почти закончил, там на неделю работы осталось… ерунда. И, слушай, ремонт бы осенью сделать в кухне, а то будешь потом одна плюхаться…

– Забей, – вздыхаю я, – на ремонт. Лучше к матери съезди, пока силы есть.

– Кстати, да. У мамы сто лет уже не был… Тебе бутерброд оставить или я доем?

– Доедай, – у меня аппетита нет совершенно, кусок не идет в горло.

Какое-то время муж сосредоточенно жует. Потом ложится на спину и смотрит в небо. Я тоже поднимаю голову. В небе, величественные, белые, как пух, плывут по своим делам облака.

– Тихо как…

– Помнишь Саратов? – спрашивает Сашка. – Как мы тогда бесились, а? Помнишь?

Я помню. Все помню. Всю нашу беззаботную и яркую юность, все поездки и побеги, учебу… свадьбу «все не как у людей», когда я приехала в ЗАГС на байке Андрея, Сашкиного свидетеля, не в белом платье, как положено, а в драных джинсах и кедах, а Сашка вместо традиционного букета цветов вручил мне охапку ярко-алых и желтых веток – осень тогда летела к середине. Помню первую съемную квартиру – конуру с комнатой в десять метров… Помню все наши сумасшедшие ночи, споры до утра, рассветы в лесу. Помню Сашкины дипломы, все его награды, выставку – первую и единственную, мою победу в конкурсе, и его слезы, когда разбился на машине отец… Все помню.

– Саш… – после паузы прошу я, – знаешь… помирился бы ты, в самом деле, с Андреем. Сколько можно дурака валять? Ссора-то ваша – детский сад, штаны на лямках. Сколько вы с ним прошли вместе – а тут из-за журнала дурацкого…

Муж отвечает не сразу.

– Может быть… Надо ему позвонить…

– А с «Праксисом» что будешь делать? Они же контракт на три года предлагают.

– Да вот думаю. Деньги-то хорошие. Может быть, согласятся на меньший объем, чтобы за год успеть. А то с чем ты останешься…

От всей будничности и обыкновенности наших разговоров, от обсуждений этих у меня тоже резко и сильно начинает болеть сердце. Я сгибаюсь и тихо шиплю сквозь зубы, чтобы не напугать мужа.

– Сань, – прошу я, – не оглядывайся на меня. Делай, как хочешь, на себя смотри. Не хочется – не бери заказ.

– А ты меня не хорони раньше времени, – так же буднично обрывает он. – За год можно многое успеть. А к октябрю, может, с третьим томом «Сказок мира» разберусь, можно будет счет открыть…

Мы снова молчим.

Сашка мотает головой, стряхивая с лица волосы, потом спускается к самой воде, снимает футболку и умывается. Жарко. А вокруг такое светится лето, такое настоящее и живое, что даже странно становится – как это одного из нас не станет?