Жили люди как всегда. Записки Феди Булкина

Долгий ящик

Подарил! Подарил я ей книгу!!!

Ф.М. Булкин

Молчаливый, тихий был человек Святослав Андреевич Рыбкин. И фамилия, данная по рождении, вела человека этого за собой, так сказать, была фундаментом под характер и одновременно накладывала печать на уста. Рыба же – бессловесная, и когда с крючка ее и в уху, только булькает, что о нас думает, вот и Святослав Андреевич тоже булькал. Кто-то копит гривенник на потом, кто-то сало под шкурой коптит, кто поставит в подпол на лучшие времена говяжью тушенку…

Святослав же наш Андреевич только правду копил и, копя ее, нес в себе молча, часто против желания высказать, что вполне естественно в человеке. Рыбе подобно, наберет Святослав Андреевич в рот воздуха, промолчит, носом шумно выдохнет свою правду. Ибо нос человеческий безъязык, хотя и печален. Правду людям иные несут, в народ несут ее и бросают, сеют, ждут пока колосья взойдут, но Рыбкин же нес свою тихо, нес ее не людям, но от людей, нес домой, и складывал в долгий ящик.

Потому что правда может долго копиться в нас, иногда так накопится, что не донести до дому ее, так и выкрикнешь впопыхах какой-нибудь лоботрясине… Ну а самые из нас терпеливые и жене не скажут, что борщ ее плох, унесут с собою в могилу. И язык человеческий в состояньи развязанном много больше дряни всякой, честно сознаться, повыпустил из нутра, чем правды, в желании ее высказать.

А на кладбище… что ж, на кладбище правда есть. Очевидная. И об воскресении со спасением, и об преступлении с наказанием. Там она доступней становится… многочисленней.

Тут бы взять человечеству у надгробия своего да очнуться! Не теряя даром времени, в небо глянуть, а оно-то синее-синее… Глянуть в небо теперь, товарищи, раз потом, возможно, и не придется.

Это тоже думал Святослав Андреевич, но, как мы и сказали, помалкивал.

Может быть, не попалось Рыбкину подходящего собеседника, чтобы выслушать? Ну да среди нас такого не сыщешь… И на крик «пожар» никто не откликнется. И «тону» – зачем в воду лез. И сперва глубоко прятал Рыбкин в себе свою правду, но жизнь копила ее, доставляя ежедневно новые факты. Под конец же, можно сказать о Рыбкине, Святослав Андреевич знал о ней все, и она, боясь быть разоблаченною, тащила его к конечной. Страшное это дело, по сути, товарищи, – человек, до предела последнего начиненный жизненной правдой.

Правдой можно насмерть человека убить, только скажешь, а он, глядишь, уже в петлю, можно даже человека похоронить под этою правдой… Тут же главное, за что подцепить, а потом достать из воды, достать, да и по коленочке молоточком.

Есть такие в человеке места, тупики и подполы, где он думает, что надежно припрятал правду свою и надежно так иной раз припрячет в себе, что и сам потом не отыщет.

Рыбкин жил одиноко, в одиночестве легче копится. А уж если женат и детен, бесполезно расточает муж свою правду на жену и детей, и они на него, а по сути – как будто в бездну.

Ежедневно, с прошлого века еще, включал Святослав Андреевич утром радио, терпеливо слушал слова о политике, окончании кризиса, заносил в тетрадь какие-то данные, что-то там подсчитывал, пересчитывал, сверял, проверял, копил-складывал, перекладывал, делал выводы и молчал. Говорят, не важно, чем человек занимается, важно, что ему это нравится, значит – пусть.

Но однажды, в день один из теплых осенних, на пороге зимних невзгод, на кругу троллейбусном Серебряного бора, где так горько пахнет желтыми листьями, от предчувствия окончания Рыбкин вдруг не выдержал, выдохнул, обращаясь ко всем ожидающим…

– Хорошо!

Жизнь вечная

Решился вчера… Сказал ей так, между делом вроде бы, чтоб не думала она, что мне важно. «Ну что, – говорю, – не читали еще, наверно, меня?» А она говорит: «Не успела…»

Ф.М. Булкин

И родился средь нас не такой, как все мы с вами, товарищи, человек. Потому что рождение память прошлого, пережитого, у всех у нас отбивает. Может, и не сразу после рождения, может, помнит младенец этот еще кое-что в своем новом рождении из прошлого, но потом постепенно впечатления старые начинают казаться новыми, и он заново им удивляется, морю, лету, зиме – всему в этой следующей, «прежней» жизни. Удивляясь же, забывает младенец цель прихода сюда своего, забывает…

А приходим мы все сюда, товарищи новорожденные, так сказать, от прежней смерти воскресшие, чтобы переписывать прошлое набело, на хорошее все ошибки свои прежние исправлять.

Но вот наш Макар Павлович, он все помнил, не в том смысле, что был он злопамятен, но о зле, как и добре, стоит помнить, товарищи, чтоб иметь, так сказать, пред физиономией своей зло с добром для сравнения, а сравнив – исправлять.