Повернул человек налево, скажем, а направо было сотни иных возможностей, других вариантов развития; где-то там, по теории вероятности, была бы совсем другая жена ему и другие дети. Другая квартира, работа, увлечения, интерьер в квартире, дача, друзья, досуг… Это так, конечно, товарищи, но, однако, совсем иной закон момента этого переломного открыл час назад Станислав Андреевич Воропашкин.
Этот час сидел Станислав Андреевич за столом своим письменным в большой комнате, обездвиженный, уничтоженный, пригвождая стрелку минутную, взглядом гипнотизируя движение ее вперед. Перед ним стояли шахматные часы и стояли шахматы, уже были на доске расставлены, но наш Станислав Андреевич в них не играл…
Неотступно, лишь время от времени протирая глаза и смаргивая, следовал взглядом он, как уже и сказали мы, за стрелкой минутною, циферблатом. Раз-два-три, до шестидесяти неподвижно стояла стрелка минутная, а потом прыг, гадюка, на новую риску, и опять по кругу движение – раз, два, три…
Неуклонное это кружение подтверждало открытие, совершенное Воропашкиным час назад, и впоследствии названное в честь открывшего «закон Воропашкина». Закон переломного мига времени, после которого нет и не будет пути назад.
Стрелка прыгала циферблатом по черточкам, и с каждым ее движением Воропашкин, потрясенный своим открытием, стиснув руками голову, шевеля губами беспомощно, шептал с ужасом:
– Не вернуть… Не вернуть! Не вернуть…
Просто так
Выжив чудом в автомобильной аварии, в столкновении легковушки с фурою был ударом вынесен Чудиков на газон, получил сотрясение с переломами, был спасен. Воскрешен хирургами нашей травматологии, три дня провел между жизнью этой и лучшею в отделении реанимации и притянут к земной поверхности чудесами новейшими медицины. Загипсован лежал тихонечко, бормотал, разгипсованный коридором терапевтическим ходил, бормоча. И супруга Анна Ивановна, его дети Коля и Феденька навещали мужа и папу в отделении травматологии, потом хирургии, а после в отделении психотерапевтическом, только там, несмотря на все знания, не смогли его склеить в нормального, без извилины, так сказать, человека. Просто был он прежде по паспорту Чудиков, стал – по жизни.
Стал ходить по улицам города нашего К.И. Чудиков босоног по снегу морозному, по ноябрьской гущице, по асфальтовой копоти. Июнем по тополю, сентябрем золотыми листьями он ходил. Он ходил, улыбался, обращаясь к каждому встречному и попутчику с рассказом своим ненавязчиво, на все дни прошедшие и идущие очарованный, удивленный. Обращался к прохожим Чудиков с улыбкою светлою и с сиянием кротких глаз, от какой улыбки с сиянием, не дослушав его истории, все шарахались, разумеется, – не особенно в нашем городе к чудакам.
Все шарахались, мы дослушали. Вот и нам немного от его помешательства передалось, запомнилось. Ибо он рассказывал, пересказывал незатейливую историю чуда этого коротко:
– Жив, товарищи… Просто так…
Экспедиция
– Это далеко? – вздохнув, спросила жена.
– Далеко, – вздохнув, ответил Олег Петрович.
– Брагин с тобой?
– Нет, – ответил Олег Петрович.
– А Золотарев?
Но и Золотарев, оказалось, не был включен в состав экспедиции.
– Почему? – спросила жена.
Но Олег Петрович пожал плечами. Это пожатие означало: «Там лучше знают», – и жена поняла. Помолчали.
– А Селуянов? Только не говори, что и его не включили…
– Нет, – скупо ответил Олег Петрович.
– Ничего не понимаю… – растерянно пробормотала жена, опускаясь на стул. – Селуянова не берут…
Олег Петрович снова пожал плечами.
– Кто же едет, Олег? Олег… Олег! Кто едет, Олег?!
Но и на этот вопрос Олег Петрович отвечал бессловесным плечепожатием.
– Ты… ты не знаешь?!