Читаем Жилины. История семейства. Книга 2 полностью

– У меня для тебя предложение одно имеется, но прежде ты мне скажи: вот такая жизнь, которую ты ведёшь, устраивает тебя или не очень? Не надоело ли тебе в прислугах ходить? Не хочешь ли ты каким-нибудь другим делом заняться? Да, ещё одно, что не менее важно: ты крепостной али свободный хрестьянин, и если крепостной, то чей?

– Был крепостным, конечно, но как родители мои поумирали, её сиятельство Ольга Васильевна мне вольную дала да к делу приставила – в трактире работать. Другого я ничего не знаю, только этому обучен. А так, конечно, хотелось бы мир посмотреть, здесь-то я ничего почти и не вижу. Вот об этом я мечтаю, когда разговоры гостей наших слушать доводится. Мир-то он большой какой, а я в четырёх стенах сижу – и всё, больше ничего не видел, а так хочется.

На его лице появилось мечтательное выражение, но оно сразу же сменилось серьёзным, и Митяй замолчал, опасаясь, не много ли лишнего наговорил.

– Я так, в общем-то, и думал, – голос у Ивана звучал твёрдо, ясно было, что продуманный разговор он затеял, – вот и решил предложить тебе торговым делом заняться, ко мне в помощь пойти. Я, вишь, один остался, а дел всяческих полным-полно, и одно из основных – лавку мы намерены на будущий год здесь открыть.

Они шли в сторону ворот, и Иван головой показал на очень удобно расположенную небольшую лавку, стоящую не в ряду других, а как бы обособленно, так что к ней можно было подойти с трёх сторон. Лавка имела пять окон, три по фасаду, где вход был, и по одному с каждой стороны. За торговым помещением виднелся большой амбар с широкими воротами.

– Эту лавку нам Ольга Васильевна пообещала выделить. Видишь, красота какая, сколько окон? Да все они пустые какие-то. Я бы в них товар наиболее интересный положил, а так столько места пропадает без толку. Товар нужен такой, чтобы он сам покупателя в лавку звал, чтобы ни один человек мимо пройти не мог. Да и вывеску надо позавлекательней сделать, это срам какой-то, а не вывеска, – кивнул он на кусок доски, на которой было написано «Василий Крюк и товарищи». Вот бы Петра Васильевича попросить – богомаза так знакомого зовут, – пояснил он и продолжил: – Он бы такое намалевал, что народ сам бы в лавку побежал. Не знаю только, согласится ли? – И задумался.

– Эй, ты так пристально в ту сторону не смотри, спугнёшь ещё удачу, – вдруг забеспокоился Иван. – Теперешний хозяин знает, конечно, ему Ольга Васильевна уже сказала, что расторгает с ним договор. Он деньги за пользование лавкой в установленный срок не платит и большую недоимку накопил. Но вдруг он сейчас все свои долги покроет и у неё оснований выгнать его не будет? Так он, может, думает, что всё обойдётся, а мы такое внимание его лавке уделяем, что он действительно беспокоиться станет и деньги в требуемом количестве изыщет. Товара-то у него много, и он ходовой. Правда, в прошлые годы, как я помню, лавка была забита товаром, а сейчас полупустая, но, может, это оттого, что завтра последний ярманочный день и он уже расторговался. Да что гадать и чужие деньги считать, пойдём дальше. – И он свернул на поперечную улицу.

Они прошли ещё немного вперёд и подошли к лавке Ивана Гавриловича Тренина, которую Иван за лучшую здесь почитал. Вывеска ему тоже не очень глянулась, на ней было написано лишь «Торговая компания Ивана Тренина» – и больше ничего, а ему хотелось чего-то необычного, что должно как можно больше покупателей привлечь, но что именно требуется, он не знал. К Ивану Гавриловичу они зашли предупредить, что хотят начать грузиться с самого утра. В этой лавке Иван заказал чуть ли не полную телегу товара.

Затем они вышли за пределы ярманочного городка и направились к берегу Тезы. Неподалёку от того места, где они купались с Тихоном, Иван присел на огромное бревно, неизвестно каким образом там оказавшееся, и рукой предложил Митяю садиться рядом.

– Ну, что ты мне скажешь на моё предложение? – Голос у Ивана дрожал, пока он этот короткий вопрос выговаривал. Он явно волновался, хотя по внешнему виду этого сказать было нельзя.

– Да сам-то я, барин, согласный. Давно уж из трактира уйти хотел, только не знал, куда податься, ведь я ничего другого не умею. Вот и теперь сумлеваюсь, что тебе полезным буду. – И Митяй искательно, но с надеждой на Ивана посмотрел.

– Ты нам с Тихоном глянулся, – без какого-либо раздумья ответил тот, – скрывать этого не хочу. Смышлёный, шустрый, язык подвешен, отвечаешь быстро, долго не раздумывая, но по делу, да и к учению восприимчив. Грамоту к тому же знаешь и со счётом ладить умеешь. Остальное наживное. Опять же даже не спрашиваешь, какое жалование мы тебе положить хотим, это тоже тебя хорошо характеризует. О жаловании сразу скажу: два рубля в месяц – пока должно хватить. Обучишься, покажешь себя с наилучшей стороны – добавим, может, долю какую от прибыли положим. – И Иван вопросительно посмотрел на Митяя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза