Жилище Шума

К милой выйду все равно.

– А, по-моему, весело, – сказала Улля.

– Сынок мой дурень, и ты туда же!

Тот, что пел, подпрыгнул, встал на руки и, продолжая голосить, пошел на руках по кругу, выделывая в воздухе кренделя ногами.

Миновали ворота, оставив позади скоморохов, въехали в Посад. Данила смеялся до упаду, а мать только хмурилась. С неба срывались мягкие клочки, похожие на шерсть белой собаки, и Улля, впервые за долгое время улыбнулась.

Сани чуть не сшибли с ног двух мужиков, в обнимку вышедших из корчмы, те перебрав с пивом, порядочно окосели.

– Куда прете? – рявкнул на них парень, натянув вожжи. Мужики, костеря дубковского недоросля, на чем свет стоит, подались в сторону.

– Так, а чего ты? Без котомки шла? – заинтересовалась Алевтина.

– Потеряла, – отвечала Улля.

– Не юродивая ты, часом? В мужской шапке, без котомки, и кто тебя такую в город отпустил? Если хочешь, оставайся с нами. Мы у свекровушки моей остановимся. Свекровь моя, Прасковья Филипповна, в Посаде живет, в Плотницком конце, от торга недалече. Всех честь честью устроит на ночлег, и тебе места хватит.

– Вы ж меня совсем не знаете, – удивилась Улля.

– Если задумаешь скрасть чего, имей в виду, в Исконе с ворами разговор короткий, – сразу предупредила Алевтина, – да вижу, что ты не из таковских, поэтому и зову. Но не задарма. У Прасковьи Филипповны нашей будешь полы мести.

– Ладно, хорошо.

Улля выпросталась из-под чужой шубы, и глазам ее предстал торг во всем его многообразии. Бессчетное множество лотков, на которых торговали всем, чего только душа пожелает. И сукном, и тканями, и мехами соболиными, даже волчьими шкурами, всякими побрякушками, бусами из камней, коим названия Улля не знала. Тут же, рядом, стояло саней без счета, с них торговали воском и медом, и тканями холщовыми. Работники вожгались с мешками, обильно поливая друг друга отборнейшей бранью. А в отдалении, дородный лоточник захваливал перепечки и шанежки, своим чудесным ароматом понукающие желудок петь. Все вокруг галдели, орали, торговались; непривычной к городу молодой девушке это оказалось в диковинку.

Алевтинин брат был мужик здоровый, на три головы выше Улли, а ведь она не считала себя низкорослой.

– Припозднились мы, Алевтина, – сказал он сестре, – это все Рагнеда, то хочу ехать, то не хочу. С дедом ее оставил.

– В ее положении это нормально.

– Да знаю я. А ты кто? – спросил он, приметив незнакомку.

– Это Улля. Из липковских, мы ее на дороге подобрали, – отвечала Алевтина.

– На дороге, говоришь? – подозрительно поглядел на девушку Данилин дядька и представился Порфирием. Отвернулся и прошептал в Алевтинино ухо, – на дороге нынче много кто ходит. Всех подряд подбирать, себе дороже выйдет.

– Вы, молодежь, погуляйте, да мелочь с собой прихватите, а мы тут сами пока справимся. Токмо к скоморохам ни ногой! – приказала Данилина мать.

Они шли по торгу, дети бегали вокруг и галдели, только глаза да глазки за ними.

– А ну, цыц! – прикрикнул на них Данила. – Так ты первый раз во граде?

– Первый.

– И как? Нравится?

– Я б не сказала, – уклончиво отвечала Улля.

– Здесь чтоб жить, надо привыкнуть. К суете, – говорил Данила, – а еще к тому, что каждый норовит тебя надуть. Если покупаешь соболя, обязательно проверь, чтоб шкура не порченая была. Они, окаянники, на охоте зверю шкуру порвут, залатают и продают будто бы высшего сорта. Не сразу и поймешь, что худая.

– Ну, тебя-то не проведешь, – отвечала ему девушка.

– Да! Меня им нипочем не провести, – согласился Данила, – ты знаешь, мать вот с дядькой все сукном торгуют, а у меня есть мечта. Мечтаю я заниматься каменьями.

– Этому учиться надо, – пожала плечами девушка.

– А я кое-что умею, – воспрял вдруг парень, – гляди!

Данила достал из-за пазухи небольшой камень и вложил в руку девушке. Оценив по достоинству увесистость булыжника, она протянула его назад.

– Да ты погляди внимательней, – вразумлял он несмышленую, – видишь, какого он бурого цвета. Я думаю, он представляет какую-то ценность. Хотелось бы показать человеку знающему. Вот еще, смотри. Я его сточил с одной стороны, им можно резать шкуры.

– И правда, острый, – согласилась Улля.

– Только матушка недовольна, – сказал Данила, – они с батей всю жизнь сукном занимались. И дед с бабкой. А я вроде как поддержать должен традицию.

– Знаешь, Данила, я тебе в этом деле не советчик.

– А сама бы как поступила?

– Занималась бы тем, к чему душа лежит.

– Вот и я так думаю, – сказал Данила, бросив взгляд на ее косу, в очередной раз выбившуюся из-под шапки, – а знаешь, что? Давай тебе ленту купим? Ходить по торгу и ничего не купить, это плохая примета.

– Сам придумал примету такую?

– Да, – рассмеялся Данила, – пойдем. А на дядьку внимания не обращай, он хоть и добрый, да ворчит вечно…

Подошли к лотку, ленту выбирать.

– И мне, и мне, – загалдели девчушки.

– А на вас мне денег не хватит, подите у бати просите.

– Не жалко тебе тратиться? Небось, деньги-то материны?