Жёлтая виолончель

– А ты почему… – начинает она, но тут замечает разобранный нетбук. В глазах появляется испуг. – Ты что делаешь?

– Хочу починить, – отвечаю я. – Экран мерцает.

– Ты что, с ума сошёл?! – она снова становится фиолетовой.

– Ну, я попробую…

– Если сломаешь – убью, – разворачивается и уходит на кухню.

Не думаю, что она меня убьёт. Покалечит только. Но я не собираюсь причинять вреда этому маленькому электронному тельцу. Просто подлечу немного.

Ага. Вот в чём дело. Узенький шлейф перегнулся, и одна металлическая жилка сломалась пополам. Включаю паяльник, а сам думаю, где бы достать тоненький проводок. На столе лампа. Раскручиваю вилку. Повезло – провод многожильный. Отламываю одну жилку, скручиваю вилку обратно. Проверяю лампу. Горит.

Паяльник готов. Осторожно капаю крошечную капельку припоя на шлейф. Роняю кусочек проволочки на припой. Жалко, пинцета нет. Зато есть удача. Проводок одним концом застывает в припое. Ещё капелька с другой стороны. Дую. Всё.

Долго собираю игрушечный, включаю. Система грузится, экран не мерцает. Отлично. Замечаю, что в двери стоит Вера. Она уходила вообще или стояла здесь и тряслась за своего маленького друга? Приближается.

– Хармс, ты меня удивляешь, – говорит она. – Работает же. Где ты этому научился?

– Не помню, – отвечаю я.

– Кучу денег мне сэкономил, – говорит она, хотя я понимаю, что дело не только в деньгах. – Ладно. Пошли есть.

Я выключаю компьютер. Мы проходим на кухню, где уже стоят две глубокие тарелки. Содержимое грязного, непонятного цвета. Коричнево-синее, что ли.

– Что это? – спрашиваю я.

– Луковый суп, – отвечает Вера.

– А из чего?

– Вода, лук, сахар, соль, масло растительное, – говорит Вера таким тоном, будто мне стыдно этого не знать.

Я пробую. Удивительно вкусно.

– Ты прямо кулинар, – говорю я.

– Я люблю готовить, – соглашается Вера.

Молча едим. Потом я вспоминаю о картине.

– Слушай, – говорю я. – А ты картину свою собираешься дописывать?

– Не знаю, – говорит Вера. – Пока нет интереса. А что?

– А можно, я попробую? Дописать.

Вера вскидывает брови. Кажется, я её сегодня непрерывно чем-то удивляю. И это приятно.

– Ты разве умеешь? – спрашивает Вера.

– Не знаю. Но это вроде несложно.

– Ладно, – говорит Вера. – Делай, что хочешь.

– А где краски?

– Да там же. На мольберте.

Я доедаю суп, встаю и иду в комнату.

– А чай не будешь? – спрашивает Вера вдогонку.

– Нет.

Я приближаюсь к мольберту. На полочке лежит кисточка. Рядом висит дощечка с пятнышками и мешочек. В мешочке нахожу коробочку, а в ней тюбики. Как всем этим пользоваться? Снова чувствую за плечом Веру. Но не волнуюсь.

Выдавливаю на палитру краску из тюбика, на котором разбираю слово «Голубой». Ага. А где белый? Я не вижу. Нахожу ещё один голубой. Написано «белый».

– А вот этот белый? – спрашиваю я у Веры.

– Да, – отвечает она. – А ты какой видишь?

– Да у меня всё синее.

– И что же ты нарисуешь с этим своим дальтонизмом?

– Я поправку сделаю на синий цвет, – отвечаю я. – Соображу как-нибудь.

Пробую смешать краски на палитре. Пробую там же сделать мазок. Не так-то просто. Но я так ясно вижу, что хочу нарисовать, что надеюсь справиться.

Делаю пробу на холсте. Линия получается тонкая, уверенная. Отлично. А так если, тычком, получается резкое пятно. Ясно. Замешиваю тёмно-синий. Ещё мазки. Ещё. Чего-то не хватает. Ага, здесь, в тени, должно быть потемнее. Отхожу. На расстоянии видно, что получилось.

Светлый маленький деревянный домик стоит на берегу огромного тёмного моря. А в море, из глубины, поднимается нечто. Контур можно только угадать по тёмным пятнам в воде. Но это точно огромное чудовище. Можно различить глаз, зубы, часть туши. Чудовище разевает пасть и сейчас набросится на домик. Через мгновение от него ничего не останется. А пока мы чётко видим домик и что-то неясное в глубине.

– Хармс, – сказала Вера. – Да ты гений. Не трогай больше ничего. Я продам. Это супервещь получилась. Я только задала настроение, а ты прочувствовал.

– Я просто несколько мазков сделал.

– Не прибедняйся. Я чувствую, что за это кучу денег дадут. Давай подпишем.

Она берёт кисточку, обмакивает в кляксу той голубой краски на палитре, которая на самом деле белая, и меленько пишет в правом нижнем углу «Вера», а потом передаёт кисточку мне. Я подписываю рядом «+ Хармс».

– Откуда ты взялся такой? – спрашивает Вера. – Почему?

– Не помню, – говорю я. – Ладно. Надо, наверно, работу искать.

– Ты уверен, что хочешь искать? – спрашивает Вера. – Картины пиши. У тебя же получается.

– Может, и буду писать, – отвечаю я. – Но работа нужна. Мне так привычнее.

– Как знаешь, – Вера опускается на диван. – Но тебе надо резюме составить. Опыт работы. Где ты его возьмёшь, если не помнишь ничего?

– Ну, так и напишу, что не работал нигде. Буду искать, что смогу.

– А если спросят, что ты делал всё это время? Скажешь своё «не помню»? Может, проще как-то твою трудовую книжку восстановить?

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я проваливаюсь в эту серо-голубую глубину и нахожу в ней слова «трудовая книжка». Они что-то значат для меня. Пожар. Левин. Я держал свою трудовую книжку в руках.