Жирандоль

Баба зажала рот рукой, а командир продолжал голосить:

– Ножи, топоры, вилки имеются?

– Нет, нет, – забулькало со всех сторон.

– А сейчас проверим.

Побледневший Арсений Михалыч дисциплинированно стоял в первом ряду перед самым лицом грозного крикуна и прижимал к груди чемодан с примотанным намертво скрипичным футляром. Ольга переминалась рядом с одного каблука на другой.

– Фигурально выражается, творчески. – Она завистливо прищурилась и почти улыбнулась. – Его бы на сцену.

– Это что за распиздюлька? – Ее одобрение не осталось незамеченным.

– Ольга Ростиславовна Белозерова. – Имя от – чеканилось громко и звонко.

– Какого хрена? – Вопрос прозвучал деловито, видимо, Тимофей ждал внятного ответа.

– Отдел наглядной агитации, коммунистка с 1912 года.

– У… напугала. – Тимофей презрительно выпятил губу, но голос дрогнул и удивил очередным матюкальным шедевром. – А это кто? – Он указал на Корниевского разделенным надвое тяжелым подбородком.

– Это со мной.

– Что с тобой? Спит с тобой? Боец! Погляди, что у этой контры с чемоданом!

Арсений напружинился, костяшки пальцев побелели.

– Не надо. Это скрипка. – Он рассудил, что от бесславной битвы проку не будет, надо попытаться выплыть в очередном омуте.

– Ха, скрипка!

– Да, скрипка. – Ольга выступила вперед, уперла руки в боки, бедра заплясали гневный танец. – Он мне аккомпанирует. Мы агитбригада. Я пою.

Тимофей уже открыл рот, чтобы гаркнуть очередную непристойность, но Белозерова заткнула его звонким и бравурным «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Она пела вдохновенно, голос покрывал и вагоны, и склады, и одурманенные ожиданием обнаженные головы. Люди потянулись, застыли, кое-кто начал подпевать. Ольга требовательно посмотрела на Арсения, тот быстро расстегнул футляр, вытащил скрипку и начал подыгрывать. Если бы великий Антонио Страдивари знал, где и перед какой публикой будет звучать его инструмент!

После «Марсельезы» понеслись «Смело, товарищи, в ногу», «Веди ж, Буденный, нас смелее в бой» и напоследок, глядя на раскрытые черные рты вагонов, «Наш паровоз, вперед лети». Арсений опустил смычок, внутри теснились неуместность и унижение. Наверное, умереть стало бы лучшим решением, чем такой позор.

– Хорошо поешь, – уважительно сказал Тимофей, оценивающе оглядывая певунью от каблучков до кокетливой шляпки.

– Я перед Луначарским пела, и перед Калининым. А с Бубновым мы бок о бок работали. И пели. Знаешь такого?

– Ладно, хватит хер дрючить. По вагонам! – Тимофей отвернулся от раскрасневшейся Ольги и спешно убиравшего в футляр скрипку Корниевского: – По-о-о ваго-о-онам!

Новый состав оказался товарняком, грубо сколоченные доски не пропускали ни воздуха, ни света, но плененная перронным концертом публика предоставила Ольге с Арсением злачные места в углу, подальше от поганой дырки в полу, да и вообще народ загружался в вагоны в приподнятом настроении: всем хотелось наконец-то добраться до нулевой точки, пусть в пустыне, пусть в Сибири, пусть в снегах, но лишь бы не ждать в неизвестности. Пусть уже поселение покажет свое лицо. Или жопу.

Поезд будто почувствовал настроение пассажиров, понесся вдаль к тургайским степям без задержек и обидных простоев. Через два дня в щели уже залетал прихваченный первым морозцем дух степных трав, пыльный, свободный, поперченный перестуком лошадиных копыт и чужими непривычными междометиями. Так разговаривала нерусская удаль, каркала и тянула бесконечные «у» и «ə». Скоро конечная станция. Интересно, что там?

До Акмолинска доехали не все: на последнем перегоне повредились пути, снова остановка, мат и уныние. Тимофей отобрал крепких мужиков и сколотил бригаду в помощь четырем слабосильным ремонтникам, неуверенно ковырявшимся в насыпи.

– Хуежуи без лопат! Живо в дрезину, – скомандовал он, но никакой дрезины поблизости не отыскалось. – Ах ты, промандаблядищи, не подогнали! – Он почесал затылок, на лоб легла тень сомнения. – А какими херами я вас кормить-то буду? А, ладно, пехом допиздуете, тут недалеко. – Он махнул в голую степь, где не виднелось ни шалашика, ни даже деревца. – Ерофеев, сопроводи мандюков.

Испуганный боец подбежал к командиру и жарко зашептал что-то в ухо. Тимофей рыкнул:

– Охуел? Делай, что велено.

Ерофеев метнулся назад в конвойный вагон и через пять минут явился перед ссыльными в шинели и с вещмешком.

– За мной, шагом марш. Песню запевай.

– Издевается, – вполголоса буркнул инженер, подтягивая к себе двух девочек, шатающихся на худеньких ножках.

– «По диким степям Забайкалья…» – издевательски завела Ольга.

Кто-то подхватил, остальные рассмеялись.