Жирандоль

Сенцов готовился к поездке загодя: запасся разрешением от председателя, уговорил соседку Вальку присмотреть за печкой и хозяйством, смазал сани и сводил коня к ветеринару. Новый бухгалтер – пронырливый Арсланбек – расстарался и добыл адресок в Акмолинске, где можно остановиться на ночевку. Совхозный шофер Свиридыч не поленился и отстоял в кассе городского театра длиннющую очередь за билетами на новогодний спектакль. Будет Катюшке невиданное развлечение, большая уже, должна воспитываться в правильных семейных традициях. В качестве подарка Платон забил свинью и накрутил колбасок, в довесок прихватил окорок и сало. Чтобы свадьба приемного друга или двоюродного сына, как Сенцовы изредка называли Айбара, не забылась, не съелась под рюмашку вместе с солонинкой, Антонина купила в сельпо кусок льна и собственноручно вышила парадными букетами скатерть. А вдобавок полагался пухленький конвертик, чтобы молодоженам купить стол, на котором будет красоваться это рукоделие, и стулья, и, может быть, кровать. По такому случаю Тонечка обещала приготовить еще и покрывало, но это уже на крестины, или как там у казахов положено, в общем, на зубок новорожденному. Старики-переселенцы радовались свадьбе как своей, которой у них вовсе не было, или как Васяткиной, до которой он не дожил. Забыл Платон только очки, носимые в семье одни на двоих, без коих в свои шестьдесят два он не мог разглядеть ничего мельче петуха, а Тоня в пятьдесят три еще метко накалывала на вилку вареники, но не различала сор в крупах.

Обещанное Арсланбеком жилье оказалось бараком, стихийно сотканным из подножного материала. К некогда примерному саманному домику приросли щупы, фаланги или отдельно торчавшие пальцы. Теперь его форма больше напоминала искривленный крест, составленный из шпал, бруса, целых бревен вперемешку с кровельной жестью. Перед калиткой вместо привратницкого коврика расстелилась огромная непросыхавшая лужа.

Сенцов удивленно крякнул и не удержался от критики:

– Хорошо, Тонюша, что мы в колхозе живем. Не хотелось бы вот такой акробатики.

– Тс-с, – шикнула жена, – это ж эвакуация проклятая настроила, не сами ж они так.

Хозяйничала в стихийном постоялом дворе пожилая казашка с лоснившимся лицом и непрестанно двигавшейся челюстью. Она вынимала из грязных складок цветастого платья горсти тыквенных семечек, не глядя кидала их в рот и сплевывала шелуху прямо под ноги. Когда темно-коричневая рука со спекшимся орнаментом пигментных пятен не находила семечек, из кармана появлялся курт, его она разбивала на части дежурившим в голенище мягкого сапожка точильным бруском. Если надоедали оба лакомства, из загашников появлялся сухарик. Так и жевала, пока вела по тухлым коридорчикам к затхлой комнате, показывала, где мыть-полоскать, где попросить шайку или самовар. Муж ее – худой, седобородый дед в островерхой войлочной шапке – молча сопровождал жену, посасывая насвай. У этого семейства, по видимости, считалось зазорным держать рот пустым.

Внутри хаоса оказалось шумно и дымно, маленькие комнатушки топились по отдельности, каждый таскал из сарая что-то свое, что по незнанию принимал за уголь и дрова. Постоянные жители почти все расселились или разъехались по домам, откуда их выгнала война, теперь каморки сдавали внаем командированным, снабженцам и таким же гостям, как Сенцовы. Кухню заполнили апашки с казанами, по узким коридорам ползали запахи стряпни.

– Провоняют наши одежки, – опечалилась Тоня, – как на свадьбу пойдем?

– Ничего, нас не нюхать позвали, а выпить за здоровье молодых, – успокоил ее супруг и пошел к лошади.

Утром они оба проснулись с головной болью: все-таки непривычная духота сумела подпортить праздник. Тоня нагрела воды в тазу, взрослые по очереди поплескались и обтерлись, а Катюше только личико помыли. Этим ограничился праздничный туалет.

К дому Авербухов подошли к полудню, как положено. Смущаясь, поздоровались и встали у забора. Инесса наконец узнала Тоню или привычно притворилась, чтобы не огорчать. Во всяком случае, с удовольствием щелкнула по носику Катю и похвалила, мол, выросла, молодец. У нее собралась богатая коллекция пациенток, на узнавания времени не доставало. Пришел Айбар, страшно обрадовался своим друзьям, стал много и путано рассказывать про них, про судьбу с ее головомойками, про то, как Сенцовы стали ему родней, как выручали, утешали, учили.

– Мы к столу гостинцев привезли, Инесса Иннокентьевна, – опомнилась Тоня, – как я могла запамятовать! Платоша специально свинью забил.

– А… казахи разве свинину кушают? – оторопела Инна.

– Я на фронте научился все есть, – махнул Айбар и весело рассмеялся.

– А Лев Абрамыч нет, не ест. – Инесса воинственно подняла подбородок, приготовилась к отпору.

Сенцовы растерянно переглянулись, они прекрасно знали, что айбаровская шайка-лейка за обе щеки уминала окорока и буженину, потому и прихватили. Про Льва-то не подумали. А вдруг и другие евреи за столом будут? Срамота! Неучи колхозные! Один раз в люди выбрались и то не сумели подать себя приличному обществу.