Жирдяй-2: Экспансия!

— Все очень серьезно, Жир Жирыч, — тяжко вздохнул Хурм. — Он… он меняется. Не знаю, кого он там случайно проглотил, но он начал… мутировать. И эти изменения выглядят необратимыми, хотя мы не теряем надежды.

— Хочу увидеть, — поднявшись, я убрал бумаги во внутренний карман плаща и широко улыбнулся все еще сидящим изобретателям: — Давайте, давайте. Проведаем вашего друга, затем соберем все ваши пожитки — и на Базу. Елизавета Наумовна, я еще к вам загляну.

— Всегда рады, — едва обернувшись, кивнула библиотекарь, всецело поглощенная наблюдением за тем, как Клим Свенсон, ее новый работник, перебирает груду досточек, сложенных под библиотечным вагончиком.

Накинув капюшон, я вышел в дождь и по хрустящей гравийной дорожке поспешил вдоль глубокой дренажной канавы, превратившейся в ревущий от переизбытка дождевой воды ручей. Рядом со мной спешил пригнувшийся Хурм, показывая направление.

Сожрал фею…

Фею!

И получил болезнь с необратимыми изменениями…

— Что с ним? — не выдержал я терзающего меня любопытства.

— Мы не знаем, — пропыхтел Хурм. — Не знаем… возможно проклятье. Очевидно одно — наш друг медленно превращается в настоящего монстра…

— Сожрал фею… и оказался проклят, — пробормотал я. — Звучит удивительно разумно…

Ваш ум повысился на единицу!

* * *

— Господи-и-и-и…

Именно с этим словом на дрожащих устах мимо нас промчался перепуганный мужчина, обеими руками поддерживая резинку просторных синих шорт. Не заметив нас, он промелькнул и скрылся в дождевом сумраке.

— Опять попытка воровства, — тяжко вздохнул Хурм и повернул мокрое лицо ко мне. — Мы пришли.

Финишировали мы у настолько удивительной конструкции, что сразу стало ясно — по большей части изобретателям плевать на личный быт.

Кособокий навес был настолько хлипким, что он не дрожал, а содрогался от ударов дождя, шатаясь на опорах-палках. Неглубокая кольцевая канава мало того, что вырыта не совсем верно, так еще и не справляется толком с отводом воды, и под навесом чавкает жидкая грязь. Одна сторона этого «жилища» защищена рваным листом полиэтилена, вторая прикрыта кое-как сшитыми тряпками, остальные две открыты всем ветрам. Рядом с тряпичной «стеной» высятся трехэтажные нары, тут же стоит вместительный сундук с приоткрытой крышкой. А в углу стоит высокий деревянный ящик. Он поставлен стоймя и чем-то удивительно напоминает грубо и неумело, но крепко сколоченный гроб. Крышка слегка приоткрыта. И будь я проклят, если не успел заметить мелькнувшую в темноте ящика красную искорку чьего-то глаза. Искорка зажглась и потухла, в воздухе растворился рокочущий вздох-рык, а я остался стоять под дождем в шаге от навеса с занесенной в воздухе ногой.

Ну понятно, почему там мужик показывал чудеса спринтерской скорости, вопя во все горло «Господи-и-и-и…» Тут и мне захотелось исторгнуть протяжное «И-и-и-и-и». Но я, само собой, сдержал сей не слишком умный порыв и выжидательно улыбнулся черной щели. Ящик никак не отреагировал, и к улыбке я добавил вопросительное:

— Господин Оран?

Тишина…

Тут уже не выдержала Явель, что раздраженно пнула по громыхнувшей крышке-двери ящика:

— Да хватит уже из себя монстра ночного изображать! Выбирайся из гроба, крылатый!

Снова блеснуло красным в темноте, следом послышался мягкий и чуть рыкающий голос:

— Я только испорчу вам всю беседу. Посудите сами — на кого я похож?

— Вот и хотелось бы выяснить, — попытался я подстроиться под его речь — С вашего позволения, господин Оран, конечно.

Секунда… другая… И наконец крышка отошла в сторону. Сам обитатель ящика наружу не вышел, но дал свету войти внутрь, позволив увидеть себя. Где-то с минуту я внимательнейшим образом изучал открывшуюся картину, после чего вынес свой вердикт:

— Мать вашу…

Это просто вырвалось у меня изо рта, хотя вслух я хотел сказать совсем другое и куда менее эмоциональное. Но очень трудно сдержаться при виде такого. Встреть я подобное… существо где-нибудь за чертой города, я бы уже вовсю всаживал ему картечь в грудь и потратил бы весь патронташ.

Внутри ящика находилось то, что только с большой дистанции можно было бы назвать человеком. В крупном двухметровом силуэте легко угадывались очертания головы и плеч, я видел две руки и две ноги. Но все это было будто смазано серым шумливым ореолом, что заставлял очертания его тела дрожать. Именно шумливым — ведь чуть раздутое тело Орана покрывал сплошной покров из тысяч крохотных стрекозиных крылышек. И все эти крылышки пребывали в движение, шурша, ударяясь друг о друга, неритмично взмахивая будто в попытке взлететь. Из-под облепленных дергающимися крыльями век плеснуло красным свечением, из приоткрывшегося рта вылетел пяток оторванных крылышек, появился облепленный ими же язык, что прошелся по черным губам, срывая с них все те же крылья. Плевок… и на пол упал целый ком еще дергающихся стрекозиных крыльев.

— Довольны? — Оран с вызовом, что присущ, наверное, только больным со смертельным диагнозом, подался вперед. — Вот вам мое цифровое бессмертие. Нравится?