Жить в эпоху перемен

— Ваши — это ваши. Водитель и экспедитор. Что вы, не знаете, кого с деньгами посылаете? — съязвил он и положил трубку.

С деньгами я посылала одного Колю. И вообще одного Колю посылала. Кого он еще подцепил?

В час машина не пришла, не было ее и в два, и в два пятнадцать, и в два сорок, и в три. Без десяти четыре я позвонила на завод и услышала, что я подставила, подвела и что со мной больше дел иметь не будут.

Машины не было. Она пропала вместе со всем своим содержимым, включая Колю, персики и неизвестного. К одиннадцати вечера, позвонив домой и предупредив детей, чтобы не ждали, я уже плохо соображала, чего же хотела: живого Колю, невредимую машину, назад три миллиона или повеситься? Зато я точно знала, чего не хотела: не хотела я увидеть в выходные тонну персиков, уже двенадцать часов превших в душном фургоне под покровом жаркого сентябрьского дня и как назло теплой сентябрьской ночи.

К рассвету я забылась. И приснился мне дивной красоты сон: как будто я прихожу домой, а вся квартира завалена ландышами, просто какое-то море ландышей: на полу, на стенах, даже на потолке — ландыши. За накрытым столом сидит мой муж и протягивает мне доллары. Вот, говорит он, это тебе. Прости меня, я дурак. Какой же ты дурак, горячо возражаю я, ты хороший. Нет, отвечает он, это я стал хорошим, а был плохим, незаботливым. Но ты можешь больше ничего не бояться, утешает он меня, гладя по голове, и от теплой тяжести его ладони блаженная, полузабытая волна прокатывается по всей мне. Мои искания закончились, говорит он, теперь у тебя всегда будут деньги, чтобы платить за квартиру, еду и детское образование. Потому что тебе уже сорок лет, хотя ты выглядишь от силы на тридцать восемь, и мы с детьми будем тебя беречь, холить и лелеять. Сашенька, смеюсь я в ответ от счастья, я знала, я все двадцать лет знала, что этот день наступит! Я даже про корову не очень верила! Никаких коров, сурово отвечает муж, если бы мне нужны были коровы, я бы им и доллары отдал, и персики все скормил. Знаешь, как коровы любят персики? Персики коровам — первое лакомство. Ты не можешь себе представить, хвастается он, сколько у меня персиков! Еще побольше, чем долларов! И он выкладывает на стол персики, чьи нежные девичьи щечки тронуты белесой гнилью, и приговаривает: у меня-то есть персики, мужик я, в самом деле, или что? Вот персики, и вот персики, и еще персики…

— Персики! — снова услышала я, потрясла головой и, с трудом разлепив глаза, увидела сияющего Колю. — Анна Сергеевна, проснитесь, мы персики привезли.

Рядом с ним стоял неизвестный в камуфляже.

Они отличались умом и сообразительностью

Я застонала и отвернулась к стенке. Не хотелось мне просыпаться. Хотелось мне вернуться назад, в мой чудный сон, где пахло ландышами, где было светло и безопасно. Где любил меня мой муж. Где он заботился о нас. Где даже персики…

О Господи! Персики!

Я вскочила, протерла глаза и вытаращилась на Колю.

— Все в порядке, Анна Сергеевна! Привезли мы персики, — радостно отрапортовал он.

— Колечка, — прохрипела я спросонья, — ты где был, зараза?

Коля ткнул локтем неизвестного и шепнул: «Во, Гриш, щас как врежет!»

— Где тебя черти чуть ли не сутки носили, а? — растирая отекшее лицо ладонями, поинтересовалась я. — Суббота же… Что делать будем?

— Я сломался, Анна Сергеевна, — искренне сознался Коля. — На полдороге и сломался. Кардан редуктора заднего вала полетел. Всю ночь чинились. Ладно, Гриша помог.

— Понятно, — согласилась я, медленно просыпаясь. — А Гриша — это кто?

— А вот Гриша, — Коля подтолкнул вперед камуфляжного неизвестного. Неизвестный щелкнул каблуками кроссовок и поклонился. — Кореш мой. Служили вместе. А теперь он — капитан, летчик, но уволился, работу вот ищет. Свой парень, Анна Сергеевна!

— Понятно, — мирно сказала я. — Ну что же, Коля и Гриша-летчик, пойдемте персики смотреть.

Я пошла вперед. Сзади Коля воодушевленно нашептывал Грише: «Это она всегда так… Сначала прикинется… А потом как врежет… Песня… В армии такого не слыхал… Сейчас… Потерпи еще чуток…»

Я открыла дверь фургона. Мне под ноги пролилась струйка персиковой жижи с использованными презервативами; количество их внушало мгновенное и невольное уважение. Три ящика персиков были расстелены на полу фургона рядком и прикрыты брезентом со сладострастной вмятиной посередине. Тут же, в окружении груды персиковых косточек, валялись две бутылки из-под ликера «Амаретто».

Я прикрыла глаза: ничего. Ни ярости, ни сожаления, ни страха от того, что в эти гадские персики я вбухала все свободные деньги, и в понедельник мне закупать товар не на что, — ничего. Пусто.

— Николай Петрович, — укоризненно спросила я, — как вы могли? Принимать дам в таких условиях? Скользко же! Липко!