Жить в эпоху перемен

— Отдыхаем, — на всякий случай дистанцировалась я, но осторожно, помня Петькину просьбу придержать язык.

Он подсел рядом и стал внимательно изучать мой рельеф. Удовлетворившись осмотром, гостенек с хриплым придыханием прошептал:

— Мадам! Выпьем на брудершафт!

— Нет уж, — отказалась я неловко, связанная данным Петьке словом не читать стихи. — Это игры для несовершеннолетних.

Нечипоренко понимающе подмигнул, радостно хрюкнул, вскочил, уронил стул, схватился за брюки и пообещал:

— Мы быстренько! Пока другие не набежали.

Я вытаращила глаза:

— Послушайте, ну как так можно? Вы же у меня в гостях!

— Так халява же, — удивился он. — А что, больше девочек не будет?

— Ах девочек… — из последних сил сдерживаясь, протянула я и все-таки сорвалась:

— А мальчиков вам не угодненько?

Уйди, подонок, будет больненько!

С рифмами у меня всегда беда была.

Просто беда…

Хоть сову об пенек, хоть пеньком об сову — все равно сове конец

— Садись, — голос Сергея, промурыжившего меня в приемной полчаса против назначенного времени, был холоден, как заскорузлый морозильник.

— Села, спасибо, — с вызовом ответила я. — Слушаю вас, Сергей Владимирович.

— Ты что натворила? — он подался вперед. — Ты соображаешь, что ты наделала?

— Объяснишь — пойму. Мне деньги платили за ремонт и монтаж, а не за соображение!

— За соображение ты в жизни ни копейки не заработаешь. Чего не дано, того — увы! Ты что, дура совсем? Вчера родилась, предпринимательница фигова? У тебя по смете какой ремонт был?

— Косметический, — независимо ответила я. — Хотя только спьяну то, что там было, можно осметить как косметический ремонт.

— Идиотка! — завопил Сергей. — Если у тебя документы, финансирование, хрен с маслом — все на косметический, какого рожна ты засадила капитальный?

— А что, надо было гнилые рамы красить? — язвительно спросила я.

— Да кто тебя заставлял-то?

— А вы отлично устроились, Сергей Владимирович. Договор-то подписан был, и подписан был со штрафными санкциями за сроки и качество. А вы говорите, кто заставил! Что мне было: разоряться вдрыбадан или садиться за расхищение бюджетных средств? Это с моими-то деньгами? С моей-то третьей частью?

— Дура! — повторился Сергей презрительно. — Кому ты нужна? Кто тебя посадит? А про треть лучше помолчи и язык не распускай, а то ведь и правда подсядешь ненароком. Был бы человек…

— Сереж, — собрав все резервы терпимости, я решила докопаться, что же случилось, — ну пусть я дура и идиотка, но объясни, почему вам ремонт не понравился?

— Тебе объяснять надо? — злобно улыбнулся он. — Ты, детка, и правда не понимаешь?

— Да нет же, — в отчаянии выкрикнула я, — всем же нравился! Дети же в восторге были! Помогать приходили!

— Да кому, на хрен, эти дебилы из подворотен нужны! — звеня от ярости, объяснил Сергей Владимирович. — Сделала ты красиво. На славу потрудилась. И всю жизнь будешь славно трудиться за гроши.

— А с чего это ты решил?

— Через меня и Ивана Павловича ты больше ни одного заказа не получишь. И других предостережем. Растолковать почему?

— Да уж, пожалуйста!

— Пожалуйста, пожалуйста. Ты умудрилась отгрохать капитальный ремонт по смете косметического? Это ты признаешь?

— Да, — гордо ответила я, — и видит Бог, это было нелегко.

— А тебя просил кто-нибудь с трудностями справляться? Ты почему не запросила дополнительное финансирование?

Я, как говорит мой Сашка, «приторчала».

— А что, — выдохнула, — дали бы?!

— А ты сомневаешься? Тебе дали — ты дала, тебе дадут — ты дашь. Девочку-то из себя не строй! Ты обязана была требовать увеличения сметы! А теперь? В какое положение ты людей поставила? Это в ноябре-то месяце? На твой центр рассчитывали еще три раза по столько же списать! Куда теперь деньги прикажешь девать, в конце-то года, а? Двести с лишним миллионов на Иване повисли! План человеку сорвала! А ему через месяц дочку замуж выдавать. Меня под удар поставила! А мне сына в Англию отправлять. Ты бы головой своей подумала: ведь теперь, хочешь — не хочешь, туда придется этих дефективных подростков запускать. А кому это надо? Сама не живешь, — поставил он окончательный диагноз, — и другим не даешь!

Господи, ты Боженька мой, подумала я, это уже предел всему. То есть я должна была ПОПРОСИТЬ, а они мне бы ДАЛИ, но уже не за две трети, а, скажем, за три четверти, а потом я бы еще ПОПРОСИЛА, и они бы, эдак за девять десятых (наличкой! неучтенкой! в лапу!) мне бы ДАЛИ. А когда налоговая меня бы прижучила за бурную обналичку, они же бы и содрогнулись: как же! Бюджетные средства! Дети! Наша забота! Наша боль!

— А иди ты! — почти ненормативно влепила я народному избраннику. — Акты хоть подписали?

— Вот твои акты! — Он бросил мне два листка с печатями. — Еще вспомнишь, еще покаешься! Тебя же в обойму брали…

Меня как обухом по голове ударило.