Жить в присутствии Бога

Первая великая добродетель — это не мерить себя, то есть тебя не должно волновать то, чего ты достиг, есть ли у тебя добродетель, есть ли грехи, что ты за человек. Я освобождаюсь от страдания, от кошмара: «Что я сделал, чего не сделал? Посмотрю-ка, стал ли я смиренным? Какого уровня я достиг? Кажется, ближний лучше меня, надо его превзойти. Чего я достиг на сегодняшний день? Что мне даровал Бог? Исполняю ли я Его волю? Непорочен ли я? Восходит ли моя молитва к небу?» Таким образом я измеряю себя.

У человека, который присматривается к себе для того, чтобы увидеть свои добрые дела, преуспеяние или неуспех, появляется или тщеславие, как мы сказали, или чувство собственной неполноценности: он попадает в бездну злого уныния, то есть печали, а в конце концов и разочарования.

Человек, мерящий себя, не может преуспеть, потому что ему недостает доверия к Богу. Он думает, будто что-то собой представляет, будто что-то может делать, и не понимает, что искушает Бога. Он говорит: «Я просил Бога, чтобы Он исцелил мою маму, даровал мне кротость, дал мне почувствовать в молитве оставление грехов. Что же, достиг я этого?»

Как ужасно ты искушаешь Бога! Это все равно что посадить Его на скамью подсудимых и сказать: «Господи, я Тебя просил, а Ты мне не дал. Я стучался, а Ты не открыл. Я умолял, а Ты не услышал». Так я сужу и обвиняю Бога и в конце концов Его теряю, и тогда моя жизнь никуда не годится. Позволь Богу делать Свою работу, а сам подвизайся только в предстоянии пред Ним. С той минуты, как ты начинаешь чего-то ждать, ты становишься неудачником.

Давид всякий раз, когда говорил о своем предстоянии пред Богом, когда смирялся и просил, чтобы Господь увидел его, стремился именно к этому — чтобы Бог его увидел, а не он сам увидел Его (см. Пс. 16, 15; 41, 3 и пр.). Псалмопевец очень реалистично смотрит на вещи. Подобным образом мыслят все люди, ищущие Бога. Они предстоят пред Богом с сознанием, что Господь видит все, а значит, и их тоже. Таким образом, они пребывают в вездеприсутствии и под владычеством Господа. Как видим, очень важно не мерить себя, иначе человек подвергается сатанинскому искушению потерять всякий плод своих трудов [1, 467–468].

Спросили авву Исаию: «Что такое мир?» И он ответил: «Мир — это греховная рассеянность».

Рассеянность здесь означает работу, занятие, разделение моего существа. Рассеянность — это и помыслы, и намерение пресечь помыслы или в них разобраться. К примеру, я что-то сделал и теперь размышляю: «Согрешил я или не согрешил?» Если вижу, что согрешил, то продолжаю: «Виноват я или не виноват? Если я виноват, то должен исповедаться, чтобы быть честным пред Богом». Вся эта беседа с самим собой — это греховная рассеянность, потому что я не перед Богом стою, но занимаюсь самим собой [1, 514–515].

Грешу один я

Ты не можешь требовать исполнения закона от брата. Если же ты начинаешь думать: «А почему он не исполняет Евангелие? Почему это он не живет по заповедям Божиим? Почему он не делает того или другого? Почему он так себя ведет? Почему столько спит? Почему он такой лентяй?», — то знай: с этого момента ты теряешь единство с Телом Христовым, разрываешь Его нешвеный хитон, разделяешь Христа. Все это противоестественно, а потому жизнь в Боге становится для тебя невозможной.

Закон дан только для тебя. Ты его исполняешь или нарушаешь. А у ближнего, что бы он ни делал, есть свой Судья, Который будет его судить. Ты должен думать только так: все святы, все поступают правильно, грешу один я. Если ты, забивая в стену гвоздь, неумело, с размаху ударишь по нему, то он выскользнет у тебя из пальцев и отлетит далеко. Вот так же далеко отбрасывают тебя от Бога и твои претензии к ближнему [3, 188–189].

О грехах, совершённых словом

Задумайтесь, сколько осуждающих слов мы произносим. За все эти слова нам придется дать ответ, когда мы предстанем пред Богом. Как правило, когда мы высказываем что-то брату, мы оправдываемся: «Да ведь он и меня оскорбляет, и монастырь позорит! Ничего не слушает, не понимает, не хочет жить по-монашески!» Всё это оправдания. Вырвалось у тебя резкое слово? Назад его не воротишь, пролей хоть реки слез. Ты сказал брату: «А ну иди отсюда!» Дело кончено. Пролей кровь, отсеки себе голову — слово не вернешь. Поэтому святые отцы говорят: пусть внутри у нас бушуют страсти, пусть нас терзают не один, а сотни демонских легионов, пусть они повергают нас наземь и заставляют испускать пену — это не так страшно, как гневное слово. Христос изгоняет легионы демонов одним Своим мановением и ввергает их в бездну, в море Гадаринское. А вот сказанного слова даже Он не может исправить. Речи, как говорит Гомер, быстрокрылы[11]. И слово летит со стремительностью птицы, куда ему вздумается, разносит твой грех по всему свету, делает его явным для ангелов и святых, и там, на небе, тебе напомнят о нем. Проступок может быть прощен, а слово не вернуть, оно улетает безвозвратно [3, 190].