Жить вопреки (СИ)

— Что же… Наградите патрульных — они поступили верно. Первые завещали нам быть милосердными и справедливыми, такими мы и будем, — величественно ответила Мала.

Да, будут.

Опустить Арана с небес на землю, это ведь справедливо?

***

Аран с удовлетворением выслушал доклад Фурии-посланника, побывавшего в гостях у Берсерков и пригласившего Видящую.

Молодой дракон с энтузиазмом отчитывался, радуясь, что ему сам Король поручил столь важную и ответственную миссию, с которой он блестяще справился.

Может, теперь Владыка будет поручать ему и дальше ответственные задания?

Алор мысленно смеялся над глупым юнцом, но не зло — по-отечески как-то. Все мысли Фурии для него были раскрытой книгой, и он понимал — все они были такие, все они желали великих свершений и побед.

И похвала Короля для этого почти ещё птенца была самой настоящей победой.

Высшей наградой.

И ведь ему будут завидовать!

По-белому, конечно, радуясь за товарища.

Как Аран выдрессировал, не без его, Алора, помощи, естественно, своих Фурий, да и просто драконов — те, чем старше становились, тем с большим восхищением смотрели на своего Владыку, тем больше искореняли несших смуту, пока их и вовсе не осталось.

Они всё больше и больше обожали собственного Вожака.

И ведь правда — все, кто жил бок о бок с Араном дольше, чем несколько месяцев, словно попадали под какие-то его чары, становясь преданными и ему лично, и его народу, стае, и, что самое главное — его идеям, учению.

И Ночные Фурии…

Они стали личной гвардией своего Короля, если быть откровенными.

Сколько их сейчас тут было? Две сотни, три? Да какая разница!

Король был всеми любим, и чем дальше всё заходило, тем сильнее, к удивлению Алора, ожесточался Кровавый Страж, всё больше оправдывая собственное прозвище, которое постепенно перестало его раздражать.

Зачем отрицать правду?

Впрочем, свои мысли Алору пришлось на том прервать, ведь вновь, как и всегда, в подобных случаях, по иронии злой судьбы, ему стало не до того.

На горизонте показалась тёмная точка.

Она всё росла и росла, пока не оказалась летевшим драконом, нёсшим на спине своего хрупкого с виду всадника.

Вернее — всадницу.

Фурия приземлилась и оказалась очень даже Полукровкой.

И почему же Фурии их не любили? Не желали признавать свои собственные ошибки и глупость? Это невероятно раздражало, бесило даже молодого Короля.

Ведь он мог честно сказать — Ночные Сияния были красивыми.

Такими же хищными и плавными, как Ночные, такими же незаметными, если то требовалось, и живучими, как Дневные.

Не убийцы, не шпионы — солдаты.

Бойцы.

И это было красиво.

Честно.

Аран улыбнулся и кивнул Хранителю, обозначив, что он не охрана гостьи, а сам — гость.

Да вот только личность гостьи подивила. Прекрасная, тренированная память подкинула воспоминания десятилетней давности, когда все сделало столь крутой поворот, когда только-только родился как личность Аран.

Вспомнилась и странная белобрысая девчонка, подбежавшая, схватившая за руку и ставшая говорить очень странные, но очень точные, меткие слова.

Слишком меткие.

Да, он узнал её.

— Ну, здравствуй, странная девочка с Большой Земли, — кивнул и ей Аран, вновь улыбнувшись приветливо.

Она его, безусловно, тоже узнала.

— Здравствуй, потерявший дом, но нашедший себя, мальчик, — подтвердила его догадки гостья, возвращая улыбку.

***

Когда шторм, словно жалкую щепку, кидал из стороны в сторону их драккар, Астрид с какой-то отстранённостью думала, что вот и пришло наконец-то время платить по счетам.

Какая была бы нелепая смерть!

Море…

Милостивое и безжалостное.

Оно давало им пищу и потом когда-то в один прекрасный миг забирало свою плату — человеческие жизни.

И всё-таки — как глупо!

Ей, воину, и не в битве, а в ожидании неизбежного.

Что она могла сделать стихии? Что она могла противопоставить бушующему морю, которое из тёмно-синего стало таким тяжёлым, густо-чёрным? Свою секиру, знания тактики и стратегии, владение мечом и луком?

Или, может быть, свои трофеи — драконьи головы?

В какой-то миг она осознала себя полностью окутанной этой непроглядной, безграничной тьмой. Она обволакивала, ластилась, словно добрая, умная и ласковая кошка, выпрашивавшая чуточку тепла и доброты для себя. Она дарила покой, безграничный покой и безразличие ко всему происходившему доселе.

Как же она, оказывается, устала…

Как устала бороться со всем миром, просто ради борьбы! Жить местью за того, кто не пожелал бы пролитых с его именем на устах рек крови. Жить своей бесконечной виной за предательство, за собственную поспешность, приведшую к катастрофе.

А ведь ровно десять лет с того дня прошло…

Ни днём меньше, ни днём больше.

Может, действительно, пришла её очередь платить за собственные ошибки и грехи, совершённые по собственному желанию и против него, но по приказу, которые, как известно, исполняли, а не обсуждались.

Она могла бы измениться.

Тогда, раньше.

Могла бы поступить иначе, и ничего из той череды случайностей, приведших к великому горю, не произошло бы. Если бы не её глупость, если бы не её юношеская самоуверенность!

Она о многом жалела.

Даже о слишком многом.