Житейские истории

Ну и что с того? На него свалилась удача. Он вытянул счастливый билет судьбы. И глупо отказываться от вознаграждения. Он не простит себе этого никогда. Но и принять ее условия он не может. От кого другого, но только не от нее. Он не может оказаться в ее глазах корыстным и алчным. Он говорит: «Нет!»

Она взволнованна. Она тяжело дышит. Колышется ее грудь. А от дивана жутко пахнет дихлофосом. Какой позор! Если бы он знал, он бы подготовился к ее приезду. Он бы купил освежитель воздуха, он бы обрызгал дезодорантом всю квартиру. Ничего, все равно этой ночью она будет лежать в этой самой комнате на этом самом диване. Обнаженная. Он будет гладить и ласкать ее тело. Подумать только — сама Сара Вагинелли в городе Мухосранске. И с кем? С ним! До сих пор не верится! Он знает, что она получила за это не меньше миллиона долларов. За такую сумму он, пожалуй, и отказался бы от приза, но эти деньги получила она.

В комнате тишина. Она молчит. Он ждет. Она не выдерживает и расстегивает пуговки на блузке. Он весь Внимание. Какие у нее груди! О Боже! Она расстегивает молнию на джинсах. За эти мгновения любой западный журнал отвалил бы не один миллион. И все это для него! Его глаза, кажется, сейчас выскочат из орбит. Она остается в одних черных трусиках! Какое у нее тело! О Боже! Она лежит на его диване, по которому два дня назад ползали клопы, и зло шепчет «Fuck me» — сама Сара Вагинелли! Это же невозможно! Он до сих пор не верит.

Он смотрит на полку на стене, на которой в два ряда стоят видеокассеты с фильмами с ее участием — их больше трех десятков, и это еще не все! Одна — с фильмом «Три с половиной месяца» — до сих пор лежит в его сумке. Нужно будет не забыть ее достать! Он обязательно расскажет этому козлу Славику Курочкину, что к нему из Лос-Анджелеса прилетала сама Сара Вагинелли — пусть завидует!

Он уже не может сдерживаться и бросается к ней, на ходу спуская домашнее трико со вздувшимися пузырями на коленях. Он ползает рядом с ней и гладит ее загорелое тело. Она неприязненно морщится. Ничего, кривись, продажная тварь, думает он, сейчас тебя будет трахать молодой и сильный русский мужчина. Да не может он так думать, не может! Он слишком мягок для этого, слишком стеснителен! Он всегда сторонился женщин, поэтому вот и прожил до 33 холостяком. Он извивается и стонет, потому что чувствует, что близости не будет… Он опозорился перед всем миром… Он не смог защитить свое мужское достоинство…

«Какой дурак, блин! Какой дурак!» — вырываются из его горла вопли… Он разжимает глаза и видит застывших в изумлении фотографов. Несколько секунд они разглядывают его с ног до головы, а потом с еще большим рвением начинают снимать происходящее. Он ищет глазами Сару и находит ее выглядывающей из-за могучей спины одного из двух здоровенных мужичин.

«Это конец, блин! Это конец!» — воет он. В его голове играет «Pink Floyd». Кажется, песня из «Стены». «Crazy! Crazy!» — неистово поет Роджер Уотерс. Мир начинает кружиться вокруг все быстрее и быстрее… Карусель из падких на сладкое и на горькое репортеров, стреляющих из объективов в фанерных звезд, пахнущим поп-корном… Замельтешили нервные мазки ярких красок… «Crazy! Crazy!» — уже вопит обезумевший солист… И вдруг внезапно все смолкает…

Петр Белолобов лежит на диване в холодном поту. «Этот козел Курочкин! Он ведь считает меня ненормальным!» вспоминает он с облегчением…

Обычный прием

У двери триста пятого кабинета городской больницы номер семь, на которой красуется поблекшая латунная табличка «ОТОЛАРИНГОЛОГ», скопилась целая куча народа. Все кашляют, сморкаются, переступают с ноги на ногу и ворчат. «Она зашла еще полчаса назад, а все не выходит», — басит мужчина с носовым платочком в красных ручищах. «Совсем уже люди совесть потеряли, — вторит ему сморщенная старушка в резиновых сапогах и с тросточкой. — Я два часа тута стою, ан все на одном месте.»

По коридору проходит тщедушный мужчина тридцати пяти лет в коротких черных брюках и в коричневом пиджаке с заплатками на локтях. Он в очках и с копной русых волос на голове, этот нелепый и смешной человек. Остановившись у двери, пугливо озирается и, набравшись храбрости, спрашивает: «Кто крайний к ухо-горло-носу?» Очередь шевелится, поглощая новую жертву. «Я последний! — хрипит старик с густыми бровями. — А крайним никогда не был и не буду!» Толпа одобрительно гудит, а мужчина стыдливо жмется к стеночке.

Он так и стоит, подперев сутулой спиной ядовито желтую стену и мнет в руках темно-синюю кепку-ушанку. Больные приходят и ждут, ругаются и уходят, а он терпеливо стоит и испытывает на прочность свой головной убор, сработанный живучими китайцами.

Проходят полтора часа, отмеряемые хлопаньем двери и глухим выкриком «Следующий!», пока наконец не подходит его черед. И вот уже он слышит зычный голос врача, обращенный не к кому-нибудь, а именно к нему. «Это мне?» — все еще осторожничает он. «Ну, заходите же!» — вопит баба в платке, оскалив золотую фиксу.