Житейские воззрения кота Мурра

Душу маэстро Абрагама охватило при этих словах Бенцон престранное чувство: смесь саркастической иронии и глубокой горечи. Нисколько не хуже, чем камердинер князя, маэстро Абрагам знал, что, притаившись в прогалине под самым окном рыбачьей хижины, можно услышать каждое слово, произнесенное там, внутри. Однако с помощью хитроумного акустического приспособления ему удалось добиться того, что всякий разговор внутри домика доходил до ушей человека, стоящего вне хижины, только лишь как непонятный и невнятный рокот, и он был глубоко убежден, что решительно невозможно различить хотя бы один членораздельный слог. Поэтому маэстро непременно должны были показаться жалкими попытки Бенцон прибегнуть ко лжи, чтобы проникнуть в тайны, о существовании которых она сама могла догадываться, но о существовании которых князь, безусловно, не знал, а следовательно, и не мог доверить их маэстро Абрагаму. Впрочем, читатели узнают еще, о чем беседовал князь с маэстро Абрагамом в рыбачьем домике.

– О, – воскликнул маэстро, – о моя почтеннейшая, не что иное как именно оживленный ум житейски опытной и предприимчивой женщины привел вас к стенам рыбачьей хижины! Как мог бы я, бедный, старый и все же неопытный мужчина, разобраться во всех этих делах без вашей помощи? Я как раз хотел подробно пересказать вам все, что мне доверил князь, но теперь уже нет необходимости в пространных разъяснениях, поскольку вам и без того уже все известно. Но может быть, вы, почтеннейшая, сочтете меня достойным и выскажетесь искренне и от всей души обо всех тех делах, которые, быть может, представляются вам в худшем свете, чем они обстоят на самом деле.

Маэстро Абрагам настолько удачно усвоил тон прямодушной доверчивости, что советница Бенцон, невзирая на всю ее проницательность, не сразу поняла, мистифицирует ли он ее или нет, и смущение, вызванное этим обстоятельством, лишило ее возможности за что-то ухватиться и всякий узелок, за который она могла бы ухватиться, превратить в петлю, чрезвычайно опасную для маэстро. Вот так и вышло, что она, напрасно ища слов, безмолвно застыла, будто скованная заклятьем, на мостике, вглядываясь в озеро.

Маэстро несколько мгновений любовался ее мучениями, однако вскоре промыслы его вновь обратились к событиям дня. Он хорошо знал, что Крейслер находился в самом средоточии этих событий, и глубокая боль об утрате самого дорогого друга охватила его, и невольно он воскликнул:

– Бедный Иоганнес!

Тогда Бенцон быстро обернулась к маэстро и сказала с жаром:

– Как, маэстро Абрагам, ведь вы же не настолько безумны, чтобы поверить в гибель Крейслера? Шляпа, забрызганная кровью, еще ничего не доказывает! Что же должно было с такой внезапностью привести его к ужасному решению – покончить с собой, – да к тому же – его бы нашли!

Маэстро был весьма удивлен тем, что Бенцон говорит о самоубийстве здесь, где скорее возникало совершенно иное подозрение; однако, прежде чем он успел что-либо ответить, советница стала продолжать свою речь:

– Тем лучше для нас, что он исчез, этот несчастный, который всюду, куда он только является, приносит лишь несчастье да всеобщее замешательство. Его страстный характер, его горчайшее ожесточение – никак иначе я не могу определить его столь высокопревознесенный юмор – заражает каждую впечатлительную душу, которую он затем превращает в игрушку свою, в нечто вроде фишки в своей ужасной игре. Ежели глумливое пренебрежение всеми общепринятыми светскими условностями, если – более того – склонность действовать наперекор всем общепринятым формам общения может считаться свидетельством умственного превосходства, то нам всем пришлось бы преклонить колени перед этим капельмейстером, но пусть лучше он оставит нас в покое и не восстает против всего, что обусловлено правильным взглядом на действительную жизнь и позволяет нам быть довольными нашей судьбой. А посему – благодарю небо за то, что он исчез, и надеюсь его никогда не встретить больше.

– И все-таки, – мягко сказал маэстро, – некогда вы, госпожа советница, были на его стороне, и к тому же в весьма критическую пору – вы сами направили его на ту стезю, с которой его заставили свернуть именно те самые светские условности, которые вы теперь столь рьяно защищаете. В чем же вы можете теперь упрекнуть моего доброго Крейслера? А какое зло порождено его душою? Можно ли возненавидеть его за то, что в первые мгновения, когда случай забросил его в новую сферу, жизнь враждебно обошлась с ним, потому что злодеяние поджидало его в засаде, потому что итальянский бандит крался за ним по пятам!

Советница явственно содрогнулась при этих словах.

– Что за адскую мысль, – заговорила она трепещущим голосом, – что за адскую мысль таите вы в своей груди, маэстро Абрагам! Но если бы все это так и было, если Крейслер и в самом деле погиб, то тогда была бы отмщена невеста, которую он погубил. Внутренний голос говорит мне, что Крейслер, и никто другой, виноват в ужасающем состоянии принцессы. Безжалостно напрягал он нежные струны в душе больной, пока они не лопнули.