Среди прочих игрушек у него была также маленькая, отлитая из металла пушечка, с которой он играл особенно охотно, но забавляться которой ему удавалось редко, поскольку для нее необходима была куча вещей, которые, увы, отнюдь не всегда бывали у него под рукой, а именно – несколько крупинок пороху, горстка чудесной дроби и маленькая птичка. Когда у него бывали все эти необходимые вещи, он заставлял свои войска маршировать, держал военный суд над крохотной пичужкой, которая якобы намеревалась устроить мятеж в утраченных владениях князя-папеньки, – заряжал пушку и палил в птичку, которую он, бессердечный, привязывал к подсвечнику, умерщвлял. Впрочем, порой это ему не совсем удавалось, так что он бывал вынужден прибегнуть к помощи перочинного ножика, чтобы осуществить справедливую казнь государственного преступника.
Фриц, десятилетний сынишка садовника, достал для принца прехорошенькую пеструю коноплянку и получил за нее, как обычно, крону. Тотчас же после этого принц пробрался в охотничью кладовку, именно тогда, когда охотники отсутствовали, и в самом деле нашел мешочек с дробью и рог с порохом и позаимствовал из них необходимые ему припасы. Он уже собирался приступить к экзекуции, которую, видимо, требовалось ускорить, так как пестрый щебечущий мятежник пытался, используя все доступные ему средства, улизнуть, когда ему пришло в голову, что он не может отказать принцессе Гедвиге, ставшей теперь такой послушной и хорошей, в наслаждении присутствовать при казни маленького государственного преступника. Итак, он взял коробку, в которой находилась его армия, в одну руку, пушку под мышку, птичку же сжал в горсти и тихо-тихо прокрался, так как князь настрого запретил ему видеть принцессу, в спальню Гедвиги, где он и нашел ее одетую, лежащую в том же самом каталептическом состоянии на кушетке. Скверно и, как мы увидим, в то же время и хорошо было, что камеристка только что покинула комнату принцессы.
Без долгих разговоров принц привязал птичку к канделябру, велел армии выступить в сомкнутом строю, плечом к плечу, и зарядил пушку; потом он поднял принцессу с кушетки, подвел ее к столу и объявил ей, что теперь она является командующим генералом, а он со своей стороны остается правящим князем и распорядится по артиллерии, каковая и умертвит мятежника. Преизбыток припасов подвел принца, и он не только чрезмерно сильно зарядил пушку, но также и рассыпал порох кругом по столу. Как только он снял пушку с передка, раздался не только совершенно оглушительный взрыв, но еще и разбросанный кругом порох вспыхнул и сильно обжег ему руку, так что он громко закричал и даже вовсе не заметил, как принцесса в мгновение взрыва упала на пол. Звук выстрела прокатился по коридорам, все сбежались, предчувствуя несчастье, да и сами князь и княгиня, невзирая на свой сан, во внезапном испуге позабыв о каком бы то ни было этикете, ворвались в комнату вместе со слугами. Камеристки подняли принцессу с пола и положили ее на кушетку, а между тем послали за лейб-медиком и за хирургом. По принадлежностям, разбросанным по столу, князь мгновенно понял, что случилось, и сказал, гневно сверкая глазами, принцу, который ужасно кричал и причитал: «Смотри, Игнатий, вот что выходит из твоих дурацких ребяческих проказ. Дай наложить себе мазь от ожогов и – не вой, как уличный мальчишка! Березовой розгой бы – следовало бы – по зад…» Губы его дрожали, и речь его утратила ясность, понять его стало невозможно, и он с чопорной важностью покинул комнату. Глубокий ужас охватил челядинцев, ибо только в третий раз князь называл принца просто Игнатием, обращаясь к нему на «ты», а ведь всякий раз это было у него проявлением дичайшего и с превеликим трудом подавляемого гнева!
Когда лейб-медик объявил, что наступил кризис и он надеется, что опасное состояние принцессы теперь уже скоро пройдет и она совершенно выздоровеет, княгиня проговорила менее участливо, чем можно было бы ожидать: «Dieu soit loué![109]
пусть мне сообщат о дальнейшем течении болезни».Впрочем, она заключила в объятия плачущего принца, утешила его нежными словами и последовала затем за князем.